Уехать бы! Сбежать к морю, сбросить старую истерзанную шкуру, бродить по берегу, ничего не видя, кроме приливов и отливов – пусть вымывают из бедной головы всю муть и накипь…
Саша уцепилась за эту мысль. К морю? Да куда угодно, лишь бы подальше от нынешней жизни!
В дверь позвонили. На площадке стояла соседка и размахивала белым прямоугольником.
– Александра, мне по ошибке в ящик твое письмо сунули! Танцуй!
Вернувшись на кухню, Саша распечатала конверт. Ей пришлось перечитать письмо трижды, чтобы понять, о чем идет речь.
Когда зазвонил телефон, она сидела в окружении вороха старых фотографий. Девятый класс, десятый, одиннадцатый… Все годы она ощущала себя редкостной страхолюдиной. Сейчас остается только удивляться: отчего? Миловидное лицо, стройная фигурка…
Та же тетушка Эля на каждый свой день рождения заявляла: «Обожаю свой новый возраст! Дурь уже выветрилась, до маразма еще далеко!»
Саша многое бы отдала за такое мировоззрение. Но привить себе Элины мысли, как веточку к дереву, у нее не получалось.
– Не успеешь выбраться из подростковых комплексов, как тебя засасывает страх старости, – грустно сказала Саша девочке с фотографии. – Доживешь до моих лет, поймешь.
Телефон все трезвонил и трезвонил. Саша ответила, не взглянув на определитель.
– Дружочек, прости меня, – проговорил Юра. Голос в трубке звучал гулко, на заднем плане слышались гудки машин и чей-то приглушенный смех.
Саша представила, как он стоит посреди сквера, а по кустам бегает миттельшнауцер Васька. Окна смотрят желтыми глазами, точно коты, между домов заблудился ветер и рвется куда-то, ищет выход.
– Ну не молчи, – устало попросил он. – Поговори со мной, Саш.
Она сидела, прижав горячую трубку к уху.
– Ладно, – согласился Юра. – Давай я скажу. Я тебя люблю – ты знаешь?
Еще утром Саша плакала бы от радости, услышав это.
– Я тебя тоже люблю, – медленно ответила она. – Но я устала тебя любить, Юр. Мне от этого плохо.
– От любви не бывает плохо.
Саша даже рассмеялась его чистосердечному признанию. Оно означало, что у Юры все хорошо, и он не понимает, как может быть иначе. В одном доме жена, в другом – подруга. И везде тебя ждут, и везде тебе рады.
– Она уедет в начале апреля, – наконец сказал Юра. – Хочешь, махнем куда-нибудь вместе?
– Нет.
– Почему?
– Потому что в начале апреля меня не будет в городе.
– А где ты будешь? – удивился он.
– Прости. Я не хочу с тобой это обсуждать, – произнесла Саша фразу, которую еще вчера даже представить себе не могла в его адрес, и нажала «отбой».
В отеле «Тихая заводь», вот где.
Она вытащила из кучи снимков групповую фотографию их класса. Вот она стоит, крайняя слева во втором ряду – юная испуганная девочка, заточенная в башне своего уродства, которого на самом деле никогда не было. Девочка не верила, что ее кто-нибудь когда-нибудь сможет полюбить.
Ну вот, тебя полюбили, сказала ей Саша. Стало легче?
Она решительно сгребла все снимки в груду. «Поеду, поеду в «Тихую заводь». Прекрасное название, соответствующее моменту».
– Камень на шею – и в тихую заводь, – усмехнулась она.
Все-таки ужасно интересно, во что превратились бывшие одноклассницы!
4
«Любопытство – острый крючок. Они заглатывают его с жадностью. Уже восемь человек подтвердили, что принимают мое предложение. Еще бы! Оно заманчиво, как отфотошопленные снимки в проспектах турфирм.
Восьми вполне достаточно для того, что я задумала. Плывите ко мне, рыбки. Заводь ждет вас, мои красноперые малышки.
Устроим небольшое представление! Поднимем занавес, распахнем двери, сдернем ряску с омута прошлого и рассядемся вокруг, болтая ножками в воде, – совсем как лучшие подружки! Смотрите внимательно, девочки: спектакль начинается.
А если одну из вас ненароком утащит в этот омут, я не виновата.
Ну, почти не виновата. Это ведь не я – то чудовище, которое обитает на вязком, илистом дне.
Я всего лишь помогла ему проснуться».
Глава 2
1
Люба Савушкина заехала за Иркой ранним утром – еще не было шести. Ира смотрела из окна, как ловко подруга паркуется в их забитом машинами дворе. «Мини-купер» выглядел сверху как накрашенный алым лаком ноготь на мизинчике.
– Коваль, ты не готова? – удивилась Любка, увидев Ирину в ночной сорочке. – Живее, мон шер, живее!
Пока подруга суматошно швыряла вещи в сумку, Савушкина нацедила кофе и забралась с ногами на диванчик.
– Слушай, зачем она вернулась? – крикнула Ирка из соседней комнаты. – Столько лет по заграницам…
– А желание собрать бывших одноклассниц тебя не удивляет?
Чиркнуло колесико зажигалки. Из гостиной потянуло сладковатым дымом.
– Меня все удивляет, – пробормотала Ира. – Люб!
– Что?
– Лю-юб!
– Ну что, что?
– Давай не поедем!
– С ума сошла?
– Не нравится мне все это!
Любка возникла в дверях: сигаретка дымится в тонких пальчиках, волосы кудрявятся, как у ангелочков на старых открытках. Рядом с подругой Ирка всегда казалась себе троллем. Великаном, рожденным из скал, громоздким и неповоротливым. Они еще стихи читали в восьмом классе: «Кто создан из камня, кто создан из глины, а я серебрюсь и сверкаю» – единственное, что накрепко врезалось ей в память из школьного курса литературы. Ирка тоже хотела бы серебриться и сверкать. Но кудри, маленькая головка и вкрадчивое изящество достались не ей, а Любе Савушкиной.
– Коваль, кончай рефлексировать, – приказала Любка. – Что на тебя нашло?
Ира не успела ответить – из соседней комнаты выплыла сонная дочь.
– Привет, тетьЛюб!
– Здравствуй, прекрасное дитя.
«Прекрасное дитя!» Ирка издевательски захохотала про себя. Дочь выросла ее точной копией: крупной, сутулой, нескладной. Иркина мать, чьим смыслом жизни было извилисто выгрызать людям мозг, как червяк яблоко, не раз с удовольствием заявляла, что у девочки тоже не сложится с личной жизнью, если Ирка немедленно не примет меры.
Ира единственный раз взорвалась, как новогодняя петарда. «Какие меры? – заорала она в трубку. – Ну, какие, скажи?! Мне что, в публичный дом ее пристроить?!»
Мать оскорбленно помолчала, давая дочери возможность осознать, какую чудовищную ошибку она только что совершила. И когда та уже готова была просить прощения, ледяным голосом пригвоздила:
