Однако только впустую потратила усилия. Сергей Бабкин, улыбаясь вежливо и холодно, почти как его приятель, уже прощался у двери.
– Вам, значит, не интересно? – вспыхнула Анжела. – Что же вы за частные сыщики такие!
– Интересно! – Макар открыл дверь. – Но не за деньги.
– Бесплатно, между прочим, только птички поют! – обиделась Лосина.
– Не только, – сказал Илюшин. – Еще сыр в мышеловке лежит.
3
Анжела скривила напоследок такую физиономию, что сомневаться в ее чувствах не приходилось. Оказавшись в коридоре, Макар рассмеялся. Бабкин покачал головой:
– Ну и гнусная же тетка!
– Зато веселая.
– Да брось!
– А ты заметил, что у нее в декольте?
Тут они загоготали оба в голос, так что шедшая мимо девушка в униформе чуть не уронила стопку отглаженных простыней.
– Извините, мадемуазель! – Макар ловко перехватил белье. – Не подскажете, где триста двенадцатый?
Девушка объяснила, как пройти, и стрельнула напоследок глазками в Илюшина. Бабкин хмыкнул.
– Отчего б тебе не оттачивать обаяние на Машкиных одноклассницах? Пока с миру по нитке собираем.
– На следующей отточу, – пообещал Макар. – Кто у нас?
– Александра Стриженова, она же Саша Стриж, она же Доска.
– Сейчас заведет ту же песню: не помню, не участвовала, не привлекалась! Такое чувство, будто все в сговоре.
– Да что там могло случиться серьезного? Не убили же они эту Зинчук?
Макар поднял указательный палец и сделал вдохновенное лицо:
– О! А ведь это мысль! Представь себе, что класс в полном составе прикончил девицу! На вечеринке! А остаток года одноклассницы по очереди притворялись ею.
Бабкин представил, и его передернуло.
– Фантазии у тебя! – проворчал он. – А Машка ничего не замечала, потому что у нее зрение минус двадцать, например…
– …или она в сговоре со всеми, – невозмутимо закончил Макар.
Бабкин недобро зыркнул на него.
– Блестящая версия, но есть одно уязвимое место.
– Какое?
– Кто тогда убил Рогозину?
Макар резко поскучнел.
– Ты подрезал крылья полету фантазии, мой приземленный друг!
– Радуйся, что за ногу ее к забору не привязал. Ладно, топаем к Стриженовой…
– И слушаем стандартный набор вранья.
Десять минут спустя
– …Разумеется, я знаю, что случилось в одиннадцатом классе, – сказала Саша, удивленно глядя на них. – Все это знают.
Глава 14
1
Ира Коваль тяжело облокотилась на подоконник. После того, как ушли частные сыщики, ей стало совсем худо. Сова, всегда подбадривавшая ее, на этот раз молча исчезла.
Значит, все-таки Зинчук. Она взяла папки!
Коваль мрачно усмехнулась. Что ж, разумно. На месте Юльки она поступила бы так же.
Впрочем, нет. На месте Юльки она убила бы их, всех троих. Только не откладывая в долгий многолетний ящик, а сразу же. Теми же самыми ножницами.
Наверное, смысл того, что они сделали, в одиннадцатом классе понимала только Светка Рогозина. Она вообще очень много понимала про других (но не про себя). А вот Ирка тогда решила, что ничего особенного, они просто немного проучат обнаглевшую Зинчук. В том, что Юлька зарвалась, Коваль не сомневалась.
В школьные годы у Иры Коваль, дочери запойного пьяницы и истерички, был идол: он носил кудрявые золотые волосы, звонко смеялся и смотрел глазами зелеными, как майская трава. Кроме Любки Савушкиной, идол был единственным во всем белом свете, кто принимал Ирку Коваль без всяких оговорок, целиком, и даже уважал ее.
Того, кто покусится на божество, Ирка готова была придушить собственными руками. Светлана Рогозина воплощала для нее все самое прекрасное, что только может быть в человеке: красоту, силу и власть. Настоящую силу, а не примитивное умение разогнуть руками подкову.
Савушкину Ирка любила всем сердцем. Рогозиной она поклонялась.
Но чем глубже в прошлом оставалась школа, тем чаще Ирку навещали нехорошие мысли.
Иногда кажется, что совершаешь злую шалость. А на самом деле протыкаешь человеку внутренности иглой. По какому счету с тебя спросится в будущем – как за иглу или за шалость?
И уверен ли ты, что именно в будущем станешь держать ответ, а не держишь его уже сейчас?
Когда она поделилась однажды этими мыслями с Савушкиной, Любка отмахнулась:
– Не выдумывай. Нет никакого возмездия! В загробную жизнь я не верю, а в этой все зависит от нас самих.
– А может быть, все-таки есть возмездие? – упрямо возразила Ирка. – Только мы об этом не знаем!
– Как это – не знаем?
– А вот так. Живешь себе, живешь, и ничего страшного не случается. Но и ничего хорошего тоже! Тебя наказывают твоей же собственной жизнью.
Некоторое время Сова смотрела на подругу без своей обычной легкой усмешечки.
– Может ты, Ир, и согласна считать свое существование божьим наказанием, – сказала она наконец. – Но я – нет. И прекрати пилить себя из-за Зинчук. Ничего ужасного мы не сделали.
Ире стоило больших трудов удержать рвущийся с губ нервный смех. Ничего ужасного? Отчего же тогда ей временами снится, что это она убегает по бесконечно длинному коридору, стены которого сближаются и сдавливают ее. Что это ее догоняют, валят на пол, втискивают в рот первую попавшуюся тряпку? Что это она извивается под тяжестью взгромоздившегося на нее тела, отбивается руками и ногами, мычит от беспомощности и унижения? Сильная рука давит на ее затылок, лицо утыкается в пол. Руки стиснуты за спиной. Ломит плечи! Отпустите! Отпустите меня!
Ирка просыпалась с отчаянным криком. Каждый раз этот сон становился все реалистичнее и в то же время абсурднее. Коридор замыкался в бесконечный круг, по которому она мчалась без всякой надежды на спасение. Блик сверкал на серебристом острие ножниц. Рука на затылке превращалась в гранитную плиту, расплющивавшую ее тело. И голоса, голоса, перебивающие друг друга! «Давай сюда!» – «Я не знаю, где они!» – «Ищи, дура!» – «Кто-нибудь, дайте бинт. Дайте же этот чертов бинт! Что вы стоите?!»
Ее голос.
Светкин голос.
Любкин.
Во сне Ирка раздваивалась на жертву и преследователя, и самое страшное, что не в ее силах было изменить ни первое, ни второе.
Она до боли стиснула пальцы. В парке перед отелем прогуливалась девочка с длинными волосами, ничуть не похожая на Зинчук. Но Коваль теперь повсюду чудилось Юлькино лицо.
