– Я искренне рад, что вы рассказали мне вашу историю. Я бы желал видеть вас другом даже в том случае, если в вашем прошлом скрывалось нечто темное, однако мне приятно, что это не так. Полагаю, все не столь безнадежно, как вам теперь кажется. Поверьте мне, вы молоды, в вашем возрасте вы могли бы быть мне сыном, которого у меня нет, – он помедлил, прежде чем продолжить. – Должно быть, вы поступили правильно, покинув дом. В одиночестве и в столкновении с неизведанным миром вещи обретают истинную перспективу, важное становится еще важнее, а малое растворяется и отступает.
Мистер Стоунхаус встал, вновь положил руку на плечо юноше и добавил:
– Я отдаю себе отчет в том, что я… что мы, потому что жена и дочь поддержали бы меня в этом, не должны удерживать вас от стремления идти своим путем, в одиночестве преодолевать свои трудности. Как говорит шотландская поговорка, каждый в одиночку справляется со своими причудами. Я не должен, не имею права просить у вас каких-то обещаний. Однако заверяю вас: если вы решите присоединиться к нам, мы всегда встретим вас с открытым сердцем. Я даю слово, что сам я и все, что мне принадлежит, к вашим услугам! И это не изменится до конца моих дней.
Прежде чем Гарольд успел ответить, американец кивнул и скрылся из виду, быстро спустившись по лестнице в сторону палубы.
На протяжении дальнейшего путешествия, за одним исключением, он не возвращался больше к этой теме ни словом, ни намеком, и Гарольд не мог не испытывать признательности за его деликатность.
Вечером, накануне того дня, когда глазам пассажиров предстала длинная отмель Файер-Айленд, предвещавшая прибытие в Нью-Йорк, Гарольд стоял в носовой части палубы, пустыми глазами глядя на серое море впереди. Сгущались сумерки. Внезапно рядом с ним появился мистер Стоунхаус. Гарольд услышал шаги и узнал его, а глубоко привитая ему вежливость – да и искреннее чувство расположения к новому знакомому в сочетании с уверенностью в его деликатности – заставили юношу обернуться и приветствовать подошедшего. Оказавшись в двух шагах от Гарольда, тот произнес, не глядя на юношу:
– Сегодня последний наш общий вечер на борту. Позволю себе сказать кое-что, представляющееся мне важным.
– Вы можете говорить все, что сочтете нужным, сэр, – ответил Гарольд искренне. – В любом случае, я ценю ваше мнение и выслушаю вас с благодарностью.
– Надеюсь, что так, – серьезно кивнул мистер Стоунхаус. – Полагаю, вы вспомните мои слова в своем преднамеренном уединении, и надеюсь, что они вам будут полезны. Не в том смысле, что вы должны быть именно мне благодарны, но потому что иногда сказанное в прошлом возвращается в нужную минуту и играет свою роль в нашей жизни. Этому я научился за долгие годы. В вашем возрасте знание редко приходит через наблюдение за жизнью. Оно дается с болью и страданием. Но поверьте, со временем мы начинаем принимать эту боль как часть драгоценного опыта.
Он помолчал, и Гарольд с интересом взглянул на собеседника. Что-то в манере его показалось юноше веским и убедительным, по крайней мере, ему хотелось услышать, что тот скажет дальше. Не только разум, но и сердце его откликнулось на слова старшего друга.
– Молодые люди склонны неверно понимать женщин, которых они любят и уважают. Все мы думаем, что эти женщины совершенно отличаются от нас самих, относятся к какой-то иной породе. Нет! Они такие же люди – не безупречные, но прекрасные в своем несовершенстве. Только с возрастом настоящие мужчины – потому что я не включаю в их число паршивцев, с молодости нацеленных на дурную сторону женской натуры, человеческой натуры вообще, – осознают, что женщины – такие же люди, как они сами. Вы можете сильно заблуждаться сейчас относительно своей юной дамы! Вы не делаете скидку на ее молодость, силу природы, даже на все те обстоятельства, при которых она говорила с вами. Вы упомянули, что она в тот момент была в состоянии глубокого горя или тревоги. Не исключено, что эти переживания были сильнее ее, искажали ее взгляд на мир, что страсти затмевали ей разум, а слова были сказаны искренне, но вовсе не отражали ее истинного отношения к вам и к жизни. В такие мгновения люди бывают желчны, несправедливы, так как чувствуют себя униженными и инстинктивно защищаются даже от самых близких и дорогих им существ. Ваш разговор мог обернуться для нее горчайшим воспоминанием, вызывающим глубокие сожаления, тем более что ее слова заставили вас исчезнуть, покинуть ее мир. Все эти дни я думал о том, что вы рассказали, когда удостоили меня своим доверием, и чем дальше, тем больше я убежден, что ваша ситуация далеко не безвыходна. Да, теперь вы жаждете одиночества, и сердце ваше переполнено болью и отчаянием. Вы покинули свою возлюбленную, потому что она оказалась не совершенной. Сейчас только время излечит вашу боль и откроет перед вами новые перспективы. Что бы она сейчас ни чувствовала и ни думала, в данный момент она бессильна изменить ситуацию. Она не знает, о чем вы думаете, сколько бы лет вы ни были знакомы прежде. Она не знает, где вы, не может связаться с вами, не может выразить сожаление о сказанном или что-то исправить. Вы сильный, активный и свободный молодой человек, перед которым открыт весь мир, а она женщина. В конце концов, лишь женщина со страстями и слабостями. И она лишена вашей свободы действий. Подумайте обо всем этом, дорогой друг! У вас будет достаточно времени и возможностей там, куда вы направляетесь. Дай вам Бог использовать их мудро! – мгновение помедлив, он добавил: – Доброй вам ночи! – и сразу ушел.
Когда пришло время расставаться, Перл была безутешна. Она никак не могла понять, почему «дядя» может поступать не так, как ей хочется. И настойчиво твердила Гарольду, что он должен поехать с ней, а родителям с не меньшим упрямством заявляла, что они должны уговорить его. Миссис Стоунхаус и рада была бы уговаривать, хотя бы на время присоединиться к уговорам, но ее муж, хотя и не мог объяснить причин, мягко намекнул ей, что у юноши могут быть свои основания путешествовать дальше в одиночестве. Он пытался также утешить дочь туманными обещаниями, что когда-нибудь ее друг их посетит.
Когда корабль встал у причала, многие пассажиры пожелали лично попрощаться с Гарольдом и выразить ему свое восхищение, но он поспешил спуститься по трапу, лишив их такой возможности. Меньше всего ему хотелось выслушивать похвалы в свой адрес! У Гарольда был с собой один-единственный чемодан, так как он собирался приобрести все необходимое в Нью-Йорке. Это позволило ему очень быстро пройти таможню, пока остальные пассажиры еще забирали свой объемный багаж с корабля. Он попрощался со Стоунхаусами в их каюте. Перл была такой трогательной, что сердце юноши дрогнуло и он, повинуясь импульсу, сказал:
– Не плачь, милая. Если все будет в порядке, вернусь в течение трех лет. Постараюсь написать тебе до этого, но там, куда я отправляюсь, мало почтовых отделений.
Детям немного надо, чтобы воспрянуть духом, они доверяют взрослым и ждут хорошего. Однако несколько недель после расставания с Гарольдом девочка сильно скучала по нему, порой даже принималась плакать. Она записала дату их прощания, пометив ее одним словом: дядя.
А сам «дядя» тем временем уже вступил на просторы Аляски и с каждым днем, с каждым часом все глубже погружался в неосвоенные человеком края, оставляя за спиной города, поселки, дома и прочие следы цивилизации. Жаркие страсти остывали под дыханием заснеженных полей и ледников. Стенания измученной души не слышны были за ревом сходящих лавин и завыванием ветров. Бледная печать и холодное отчаяние согревало яростное солнце, внезапно явившееся из тумана и надолго оживившее суровую природу Севера.
