В эту минуту подошли с одной стороны священник, привлеченный шумом на улице, а с другой – сам господин Гюро, возвращавшийся с прогулки.
Священник, слышавший крики девочки, по нескольким словам свидетелей догадался, в чем дело.
– Что такое? Что случилось? – спрашивал ростовщик.
Задыхаясь от смеха, дочь объяснила ему через разбитое окно, что они хотели подшутить над девочкой, но что благодаря дикости последней эта шутка превратилась в публичный скандал, который еще усилился из-за «подвига» Пьера.
– Где этот уличный мальчишка? – спросил Гюро.
Когда дочь объяснила ему, что мальчик убежал, он сказал:
– Хорошо, я найду его: он должен заплатить за убыток. Но где же эта маленькая дурочка?
– В церкви, – ответила Жюли.
– Хорошо, я пойду за ней.
И он направился к храму. Но тут к нему подошел священник, возможно, единственный во всей округе человек, который осмеливался высказывать свое мнение господину Гюро в лицо.
– Оставьте ее, – сказал он, – это мое дело.
Ростовщик остановился, а священник скрылся в церкви.
Прошло несколько минут, и он появился вместе с Мари. Они шли рядом и, несмотря на то, что девочка все еще была бледна и взволнованна, в ее лице, походке и в решительном взгляде чувствовалось уверенное спокойствие.
– Вот твой хозяин, – обратился священник к девочке, – он забудет о случившемся… Вернись к нему, и все будет кончено.
Но девочка ответила спокойно и решительно:
– Извините меня, отец мой, но я не сделаю так, как вы говорите. Дело в том, что я не желаю возвращаться в этот дом. Я только что дала обет в этом, на коленях молясь Богу. Все кончено, я достаточно страдала там, уверяю вас. Вы не знаете, что мне пришлось перенести; но я знаю и не хочу, не могу больше терпеть. Если меня заставят… Нет, меня не смогут заставить. Никто этого не сделает!
И она обвела спокойным взглядом всех присутствующих, которые не верили своим ушам.
– Послушай, – сказал господин Гюро, протягивая руку к девочке и как будто бы собираясь увести ее, – это все глупости…
– Нет, – воскликнула она, – ни за что! Никто больше не заставит меня страдать!.. Как я сказала, так и будет!
– Что же ты думаешь делать? – спросил священник.
– Я уже знаю, отец мой, – ответила она, гордо подняв голову.
– Что же, дитя мое?..
– Я больше не буду ничего просить ни у кого, и никто не заставит меня страдать.
– Что ты говоришь?
– Я знаю, вы не понимаете! Но я сама прекрасно понимаю.
– Куда ты пойдешь?
– Никуда.
– Кто возьмет тебя?
– Никто. Надеюсь, никто!
– Она сошла с ума, – сказал господин Гюро.
– Пусть говорят, что я сошла с ума, мне это все равно. Я сама прекрасно знаю, что это не так, и все скоро тоже убедятся в этом.
– Мари, – ласково сказал священник, – вернись к твоему хозяину.
– К моему хозяину? У меня больше нет хозяина, и никогда не будет, никогда!
– Дитя, ты бредишь… Знай, что он может заставить тебя…
– А вот не может! – воскликнула Мари, принимая дерзкий тон. – Как и почему? Я служила, я хорошо служила, трудилась и терпела горе… Я не хочу, не могу больше! Я ничего не должна, не брала ничего, мне принадлежит только одежда, которую вы видите на мне… И я ее вполне заслужила! Я уйду.
– Куда?
– Уйду! – гордо повторила девочка.
Ее слова произвели такое сильное впечатление на всех присутствующих, что никому не пришло в голову применить физическую силу, чтобы удержать ее.
Все молчали и следили за ней глазами, пока она не скрылась за поворотом дороги, теряющейся в поле.
4. Ночной разговор
Это было, как мы уже сказали, в ноябре месяце, когда быстро наступает холодная ночь. В этот вечер, как только село солнце, на туманном горизонте взошла бледная луна, наполнив долину мутным, рассеянным светом.
Добрые люди, случайно проходившие около восьми часов мимо Совиной башни, могли бы поклясться, что были свидетелями фантастического появления проклятого владельца старого замка, потому что на вершине развалин они увидели бы в тумане очертания человеческой фигуры, которая медленно продвигалась с тяжелой ношей в руках.
Но если бы они подошли поближе, вот что они увидели бы и услышали.
Прежде всего, они узнали бы в привидении живого мальчика, производившего сильный стук своими деревянными башмаками, подбитыми железными гвоздями. И поняли бы, что за ношу он держал в руках, если бы, остановившись в нескольких шагах от зияющей черной трещины, через которую можно проникнуть в старую башню, увидели, как он бросил туда связку соломы.
– Уф, наконец-то добрался! – сказал он и спокойно вытер рукой пот, выступивший на лбу, но вдруг всплеснул руками и с криком ужаса отскочил назад.
Послышался легкий смех, из тени трещины выступил при бледных лучах луны силуэт маленькой девочки с длинными волосами, и нежный, успокаивающий голосок произнес:
– Не бойся, Пьер, это я.
– Ты, маленькая Мари? – после короткого молчания изумленно сказал Пьер. – Признаюсь, ты меня страшно напугала… Знаешь, когда так неожиданно, да еще ночью, здесь, где, говорят, водятся привидения…
– Привидения, надо же! Разве привидения существуют?
– Я знаю, что нет, но…
– О, тебе вовсе не надо оправдываться, уж не мне считать тебя трусливым; я сегодня убедилась в твоей храбрости. Без тебя я не знаю, что бы вышло; они хотели для смеха, для забавы отрезать мне волосы; я ни за что не допустила бы этого, скорее дала бы убить себя… Ты меня выручил, а я даже не подумала сказать тебе спасибо, а убежала со всех ног. А теперь благодарю, Пьер, благодарю от всей души.
И она протянула ему руку. Пьер в ответ скромно произнес:
– О, не за что!
– О нет, есть за что; ты не знаешь, как велика услуга, которую ты мне оказал!
– Оставим этот разговор, – смущенно ответил мальчик.
– Оставим, если хочешь; но ты должен мне сказать, куда ты идешь в этот час со связкой соломы?
– Видишь ли, видишь ли… – пробормотал он, – я шел сюда…
– Я это хорошо вижу, чудак! Но с какой целью?
– Я пришел сюда спать, – откровенно признался он.
– Тебе – и спать здесь? – воскликнула девочка. – Тебе, у которого есть дом, где тебя не бьют, не мучают, где у тебя есть мать, славная женщина, которая тебя так любит; нет, ты не сделаешь этого…
– Нет, сделаю! – возразил Пьер с суровой решимостью. – И даже еще кое-что другое…
