– Как? Я же ничего не поймала, – посмотрите, один зацепился, да я нарочно дала ему уйти в воду.
– Так-то так, но это все равно. Ты ловила… Значит, виновата. Я должен пожаловаться; во-первых, я связан присягой, а во-вторых, если бы я и хотел сделать вид, как будто бы не заметил тебя, то это уже невозможно. Посмотри на дорогу: видишь, там стоит Грибью. Он непременно разболтает, что я тебя простил.
– Да, я вижу его; ну и что же дальше? – с опаской спросила она.
– А дальше то, что я должен пожаловаться на тебя.
– Хорошо; а потом?
– Потом это дело пойдет в суд.
– В суд! Но я ведь ничего не поймала!
– Хорошо; но ты могла поймать.
– И что же суд со мной сделает?
– Он присудит тебе заплатить штраф, может быть довольно значительный.
– Но если я не могу заплатить?
– Тогда тебя, может быть, посадят в тюрьму.
– В тюрьму! За ловлю раков? При том, что мне ничего не удалось поймать, и к тому же я не знала, что здесь этого делать нельзя? Нет, это невозможно!..
– К несчастью, очень даже возможно, моя бедняжечка! Ты должна понять, что то, что я делаю, я обязан сделать, и, между нами говоря, – здесь он понизил голос, – это очень досадно, что я не успел предупредить тебя, а то бы непременно так и сделал. Но за мной пришли и заставили… Ничего, будем надеяться, что все устроится к лучшему; обратись к кому-нибудь, кто мог бы поговорить с господином Гюро и попросить за тебя.
– О, я точно знаю, что господин Гюро не оставит этого дела, – с горечью ответила девочка, – впрочем, если уж надо платить, то я заплачу. Или будь что будет. Я за собой никакой вины не чувствую!
– Не мучайся так уж из-за этого; авось все обойдется… Но ты должна понять, что я обязан исполнить свой долг… Мне самому было бы приятно, если бы это дело уладилось. Не поминай меня лихом, девочка, до свидания!..
С этими словами Мартен направился в деревню.
Мари задумчиво поднялась к развалинам со всеми своими снастями. Верный Волчок, как всегда, шел рядом с ней.
– Ах, мой бедный Волчок! – сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать его мохнатую голову. – Как много злых людей на свете! Но Бог добрый, он защитит нас…
Решив никому не говорить о своих неприятностях, она занялась другими делами.
Храбрая девочка привыкла смотреть беде прямо в глаза.
И так как Мари понимала, что подобные неприятности в будущем могут повториться и что мало кто осмелится поддержать ее против господина Гюро, она решила бросить свой прибыльный промысел, поначалу служивший ей большим подспорьем; теперь она уже легко могла заменить его каким-нибудь другим видом торговли.
Утром, только она собралась идти на фермы за разным товаром, который должна была на другой день отнести на рынок, послышались шаги подбитых железом сапог. Мари узнала Мартена и, несмотря на всю свою храбрость, немного заволновалась.
– Ах, это вы, дядюшка Мартен! – сказала она дрогнувшим голосом.
– Да, да, это я; но что же ты так испугалась? Я не такой страшный, как могу показаться, вот сейчас сама увидишь.
– Ах! – вздохнула Мари. И, указывая на неровный порог, где важно расположился Волчок, пригласила:
– Не хотите ли войти?
– Нет, не стоит, – ответил сторож, усаживаясь на обломок стены, – я ненадолго. Но мне нужно кое-что тебе рассказать.
– Слушаю, дядюшка Мартен.
Вот что рассказал сторож Мари.
«Дело вот какое. Ты знаешь, нет, вернее, как раз не знаешь, что бумага, в которой я написал на тебя жалобу, должна была быть засвидетельствована старшиной. Ну так вот, вчера, покинув тебя и составив протокол, я отправился к старшине, у которого, как мне было известно, собрался совет; я хотел, чтобы он после заседания совета подписал бумагу. Он вышел вместе с другими. Я ему показываю бумагу.
– Что это такое? – спрашивает он меня.
Я ему объяснил, в чем дело; он, похоже, был очень удивлен. Но, как тебе известно, или, наверное, как раз неизвестно, наш старшина не очень-то разговорчив. Он взял бумагу и говорит советникам:
– Вернитесь, пожалуйста, назад.
И они все вместе вернулись. Прошло не больше минуты, как вышел помощник старшины и сказал, что старшина приказал мне позвать к нему господина Гюро. Господин Гюро спросил меня, в чем дело, но я не мог ничего ему сказать. Он пошел – видно, что против воли, но все-таки пошел. Когда мы вместе пришли к старшине, я открыл дверь господину Гюро, а сам хотел удалиться. Но старшина сказал мне:
– Останьтесь здесь, Мартен, это и вас касается; необходимо, чтобы и вы присутствовали.
Я и остался.
Тут старшина попросил господина Гюро сесть и обратился к нему со следующими словами:
– Дело вот в чем, господин Гюро. Вам должно быть известно, что Мартен подал жалобу на маленькую девочку, ловившую раков на берегу, который вы, оказывается, купили на днях.
– Если он это сделал, – с живостью ответил господин Гюро, – то он только исполнил свою обязанность; это было мое намерение – запретить ловлю раков в той части реки, которая принадлежит мне.
– Вот что! – спокойно сказал старшина. – А почему же так, господин Гюро, а?
– Потому что это мне не нравится, и я имею полное право действовать таким образом.
– Прекрасно, но это – право, которым, как мне кажется, никто здесь никогда не пользовался; и потом, я думаю, вам следовало бы предупредить девочку, так как это занятие приносило ей пользу…
– Разве предупреждают воров, чтобы они не крали, даже когда это приносит им пользу? – резко возразил господин Гюро.
– Без сомнения, нет, – сказал старшина, – но это не совсем то. Требуете ли вы также, чтобы эту девочку обвинили в нарушении закона и присудили ее к возмещению убытков?
– Конечно, я имею полное право сделать это.
– И какую сумму назначаете вы за причиненные вам убытки?
– Пятнадцать франков. Я имею право требовать эту сумму, потому что такова моя такса.
– О! – произнес старшина, на губах которого все время играла усмешка. – Но вы, надеюсь, сбавите немного?
– Нет!
– Но позвольте узнать, если этот штраф будет назначен, кто же его заплатит?
– Маленькая браконьерка.
– Я прошу вас заметить, что она несовершеннолетняя, что у нее нет ни родителей, ни опекуна, кто мог бы ответить за нее.
– В таком случае ее надо засадить как бродягу…
– Послушайте, господин Гюро, давайте уладим это дело миром. Ведь девочка ничего не знала о запрещении; если теперь, когда ее предупредили, она подверглась бы вторичному обвинению, то мы могли бы проявить строгость. Ну и, наконец, подумайте о поговорке: «На нет и суда нет».
