К счастью для Ромула, контузия прошла довольно быстро, а вскоре зажила и рана: уже на десятый день лекарь снял металлические скобки и от удара остался только длинный алый шрам под коротко стриженными волосами — вечное, до самой смерти, напоминание о ромфайе. Впрочем, смерти ждать недолго, мрачно подумал Ромул при взгляде на триремы, которые повезут войско в Италию. До сих пор ежедневные марши и привычная разбивка лагеря создавали иллюзию обыденности, корабли же настойчиво напомнили о жизни за пределами легиона — и о Фабиоле. Даже если сестра услышала тогда слова Ромула и послала весточку, никто не будет искать его среди ноксиев. Встреча в Александрии казалась теперь издевательством, жестокой шуткой судьбы.
Ромул с Петронием принимали будущее как есть и не пытались о нем забыть. Вдобавок к ежедневному пути в двадцать миль они не упускали случая натренировать тело отжиманиями, бегом на месте и борьбой: тело для солдата — инструмент, от которого зависит жизнь. И хотя упражнения сейчас мало что решали — ноксиев выгоняли на арену лишь ради того, чтобы публика насладилась зрелищем их смерти, — друзья все же старались подготовиться к боям любыми способами.
Погрузившись на триремы в цветущий летний день, они без происшествий доплыли до Брундизия. По пути Ромул часто вспоминал Тарквиния и Бренна — с гаруспиком он встретился по пути в Малую Азию, когда вместе с галлом отправлялся на войну вместе с армией Красса. Тогда их переполняла надежда, манили новые земли — и сколько диковинного пришлось с тех пор повидать! А теперь он возвращается тем же путем — закованный в кандалы, одинокий и отчаявшийся. Бесполезно мечтать о мести Гемеллу, о встрече с Фабиолой — в Риме его ждет лишь кровавая смерть на глазах ревущей толпы. Тарквиний оказался прав. Его путь лежит в Рим, однако исход этого пути будет совсем не радужным.
Уйти в себя и затеряться в горестных думах Ромулу не давало лишь присутствие Петрония — энергичного и неунывающего. Ступив на италийский берег после восьми лет отсутствия, юноша слегка взбодрился: его радовала и звучащая повсюду латинская речь, и знакомые очертания римских городов, и вид пестрящих латифундиями полей и холмов. Рассчитывать на радушный прием, впрочем, друзьям не приходилось: ветеранов Шестого легиона на каждом шагу встречали бурными приветствиями и гирляндами цветов, арестантам же доставались лишь проклятия и плевки.
Через несколько недель Ромул наконец с облегчением разглядел впереди стены Рима. Избавляться от узников не спешили — их лишь заперли понадежнее: Шестой легион готовился к встрече Цезаря с ветеранами. Бунтари из Девятого и Десятого легионов, поддерживаемые другими солдатами, стояли многотысячным лагерем у стен города — об этом шептались в строю, пока колонна шла маршем от Брундизия, слухи дошли даже до арестантов. После битвы при Фарсале Цезарь отправил часть легионов в Италию, где им было обещано содержание, однако выдавать деньги никто не спешил, и недовольные ветераны шумели. Назревал крупный бунт. Солдаты знали, что в африканской кампании против республиканцев Цезарю без них не обойтись, и ни с кем не церемонились: командиров, присланных Марком Антонием для подавления мятежа, попросту закидали камнями и выгнали прочь. Даже властный Саллюстий, союзник Цезаря, не сумел их унять и едва спасся бегством.
Возвращение Цезаря их не смутило: ветераны двинулись на Рим, требуя своего. Вооруженные до зубов мятежники были очень опасны, однако Цезарь, вместе с Шестым легионом подойдя к Риму, встал лагерем всего в миле от их укреплений. Легионеры Шестого изрядно нервничали, зная, что армия ветеранов неизмеримо превосходит их численностью, однако первая ночь прошла спокойно. О том, что было дальше, Ромул узнал от стражников (он хоть и тревожился больше за свою участь, все же не удержался от расспросов о Цезаре).
На рассвете Цезарь вошел в лагерь мятежников в сопровождении всего нескольких воинов и поднялся на возвышение у главной палатки. Весть о появлении вождя тут же облетела весь лагерь, послушать его стеклась огромная толпа. Цезарь, по словам бывших с ним легионеров, всего лишь спросил бунтовщиков, чего они требуют, в ответ ему предъявили целый список претензий, заканчивающийся требованием дать ветеранам отставку. Цезарь пообещал тут же уволить всех со службы и своевременно выдать награды и содержание, чем совершенно обезоружил толпу, и в придачу обратился к мятежникам словом «граждане!» вместо обычного «соратники!», показывая им, что они уже не состоят в его армии.
Ветераны этого не вынесли. Они стали умолять Цезаря принять их обратно и отправить на африканскую войну, которую клялись для него выиграть, — Цезарь несколько раз отказывался, даже повернулся, чтобы уйти, однако мольбы становились все неистовее, ветераны обещали уже добыть победу в одиночку, без остальных войск. Цезарь, тщательно изобразив крайнее нежелание, в итоге согласился принять всех — кроме воинов Десятого, самого ценимого им легиона, разочаровавшего его более остальных. Солдатам Десятого велено было отправляться по домам. Ветераны, безмерно гордившиеся своей принадлежностью к героическому легиону, потребовали от Цезаря децимации — лишь бы только вновь вернуться в армию. Цезарь, весь воплощенная щедрость и великодушие, уступил просьбам и милостиво принял Десятый в свои объятия, как бедных заблудших детей. С мятежом было покончено.
Ромул, выслушав рассказ, исполнился восхищения. Петроний месяцами толковал ему об Алезии, Фарсале и других победах, в Понте юноша собственными глазами видел, на что способен его командующий, — а теперь, после истории с бунтом, стало ясно, что таланты Цезаря уникальны. Он не только великий полководец, способный выигрывать безнадежные на первый взгляд битвы, — он прирожденный лидер, которому нет равных: Красс, предпочитавший командовать в отстраненной безличной манере, был ему полной противоположностью. И Ромул, несмотря на близкую смерть, радовался, что ему выпало служить под командованием Цезаря.
Покончив с мятежом, Цезарь без дальнейших проволочек отправился в столицу — на встречу с начальником конницы и сенатом. Легионеры Шестого, которым дали отпуск и обещали на днях отпустить к семьям, коротали время до отъезда в местных тавернах и публичных домах, арестантов тоже отправили по назначению — центурион, после боя решивший судьбу Ромула и Петрония, теперь повел арестантов в город под охраной десятка легионеров.
Петроний, прежде не видевший Рима, во все глаза глядел на массивные Сервиевы стены, на огромные здания и толпы народа, у Ромула же при виде улиц, по которым он бегал мальчишкой, сжималось сердце: не о таком возвращении он мечтал. При виде гигантского храма Юпитера на Капитолийском холме у него на миг проснулась робкая радость, но и она мгновенно угасла, когда они вышли к перекрестку у дома Гемелла. Купец мог отсюда и не съехать, несмотря на денежные затруднения, о которых Ромулу рассказывал Гиеро, — при этой мысли юношу захлестнул бессильный гнев: быть в сотне шагов от дома человека, которого годами мечтал убить, и пройти мимо…
В конце концов они приблизились к Лудус магнус, главной школе гладиаторов, и сердце Ромула на миг замерло от давно забытого страха. Именно отсюда им с Бренном пришлось бежать — а позднее выяснилось, что причины для побега не было: аристократа, нарывавшегося на ссору, убил не Ромул, а Тарквиний. Гнев, обуявший Ромула при рассказе гаруспика, давно сменился непреходящей горечью от мысли, что все могло сложиться иначе. Не убеги они тогда — может, Бренн остался бы жив, оба уже заслужили бы рудис… Однако Ромул, успевший близко узнать гаруспика, ясно видел: Тарквиний, полагаясь на знаки, которые читал по ветрам и звездам, всегда выбирал наилучший из доступных путей — именно поэтому точность его пророчеств помогла им пережить все тяготы Карр и Маргианы. На злой умысел Тарквиний неспособен, Ромул в этом не сомневался.
