— Продолжай, — сказала она вновь спокойным тоном.
Виликус склонил голову, но теперь это уже был поклон, выражавший благодарность хозяйке.
— Гемелл, в общем-то, не очень верил в пророчества, но об одном частенько вспоминал. Он услышал его перед тем, как погибли корабли.
— В гаруспициях нет ничего, кроме лжи, — презрительно скривила губы Фабиола.
Едва ли не все жившие в Лупанарии девушки, рассчитывая укрепить надежду на то, что когда-нибудь им все же удастся сменить ужасное существование на что-то лучшее, тратили немалую часть своих скудных сбережений на прорицателей. Но вот того, чтобы какое-то из предсказаний сбылось, на памяти Фабиолы, почитай, и не случалось. А если что и сбывалось, то речь шла о каких-то мелочах. Все это в свое время подкрепило ее решимость полагаться только на саму себя, и ни на кого, и ни на что. Не считая, конечно, бога Юпитера, который в конце концов внял ее мольбам о свободе.
— Да, хозяйка, так оно и есть, — согласился Корбуло. — И Гемелл говорил то же самое. Только это ему предсказал не один из тех шарлатанов, которые торчат возле каждого большого храма, а совершенно незнакомый человек с гладиусом. И он еще не сразу согласился, его пришлось уговаривать. — Виликус умолк, несомненно рассчитывая, что пауза придаст его словам больше веса. — И все сбылось точь-в-точь как он сказал.
Тут Фабиолу охватило нешуточное любопытство. Прорицатели не носили оружия.
— Ну-ка, расскажи! — приказала она, чуть повысив голос.
— Он предсказал, что Красс покинет Рим и никогда уже не вернется.
Глаза Фабиолы широко раскрылись. Все в Риме знали, что третий член триумвирата ради увеличения популярности стремился к военным успехам. И назначение Красса на должность проконсула Сирии, собственно, открывало ему возможность для вторжения в Парфию. Однако мало кто мог решиться предсказать, что его путешествие окажется последним, — кроме истинного прорицателя. Такого, кто мог бы знать и что-то о Ромуле.
— Что же еще он говорил? — прошептала она.
Виликус сглотнул слюну.
— Что в море разыграется буря и корабли с животными утонут.
— И все?
Корбуло ответил не сразу, сначала посмотрел необычным для него бегающим взглядом по сторонам.
— Было еще кое-что. — Он заметно волновался. — Гемелл упомянул об этом только однажды, когда я видел его последний раз.
Фабиола кинулась на него, как ястреб на добычу.
— И что же?
— Гаруспик сказал ему, что когда-нибудь в его дверь постучит один человек.
Она внутренне напряглась. Неужели речь шла о Ромуле?
— Похоже, он никак не мог отогнать от себя мысль об этом, — добавил Корбуло.
— А какой человек, случайно, не говорилось? Не гладиатор?
— Нет, хозяйка. — (Сердце Фабиолы оборвалось.) — Воин.
Она тут же вновь воспрянула духом.
Слегка встревоженный любопытством хозяйки, Корбуло взглянул на нее с таким видом, будто ожидал одобрения, но получил лишь небрежную улыбку. Фабиола не собиралась выдавать ни крупицы своей тайны.
Не гладиатор, радостно думала она. Воин, а ведь именно воином стал ее брат после бегства из Рима. Гемелл знал, насколько сильно Ромул ненавидел его, и возможность новой встречи с ним должна была ужасать торговца до глубины души. Теперь у нее появилась вторая важная причина для того, чтобы отправиться в дорогу и посетить храм Юпитера. Если ей удастся найти этого таинственного прорицателя, то, возможно, она выяснит, жив ли Ромул. Надежды было мало, очень мало, но Фабиола давно уже научилась никогда не сдаваться.
Ведь главными опорами, на которых держалась ее жизнь, были непоколебимая вера и стремление отомстить.
Вдруг из-за наружных стен виллы донесся басовитый собачий лай. Этот звук Фабиола слышала уже не в первый раз после того, как приехала в Помпеи, но всегда издалека. Постепенно лай делался громче, и она заметила, что рабы испугались.
— Что это?
— Собаки, хозяйка. И фугитиварии. — Корбуло заметил недоумение на лице Фабиолы и поспешил пояснить: — Наемные охотники. Они гонятся за беглецами.
Пульс Фабиолы забился чаще, но, конечно же, никакой паники она не почувствовала. Я свободна, твердо сказала она себе. За мной никто не гонится.
Ей захотелось увидеть, кто же это шумит, и она вместе с Корбуло вышла за ворота. От соседних строений виллу отделяли каменные стены, голые деревья и невысокие заборы, а за ними находились ровные плодородные поля, большая часть которых лежала в это время года под паром. Две недели назад землю вспахали, и теперь она отдыхала в ожидании весеннего посева. Лишь кое-где робко зеленела озимая пшеница, маленькие ростки, поднимавшиеся над землей от силы на ладонь.
Обычно Фабиола с удовольствием обозревала окрестности. В это время года пейзаж казался суровым, но ей нравились и крикливые галки, летящие к своим гнездовищам, и свежесть холодного воздуха, и отсутствие людей. Улицы Рима всегда были заполнены народом; в Лупанарии уединение тоже являлось редким удовольствием. Латифундия же служила укрытием от грубой действительности.
Вплоть до этого момента.
Корбуло первым увидел движение.
— Вот-вот! — Он указал пальцем.
Через просвет в заборе, в паре сотен шагов от себя, Фабиола разглядела бегущего человека. Корбуло угадал верно. Человек был молод, его тело еле прикрывало какое-то тряпье. Раб. Даже издалека Фабиола увидела, что он донельзя измучен. Нижняя половина его тела была перемазана грязью, а на лице отчетливо вырисовывалось отчаяние.
— Наверно, попытался удрать по реке, — пояснил виликус, не дожидаясь вопроса.
Фабиола с удовольствием гуляла вдоль небольшой речки, отделявшей ее латифундию от имения ближайшего соседа. Но теперь, похоже, ее прогулки потеряют прежнюю безмятежность.
— Это никому еще не помогло, — поморщившись, продолжил Корбуло. — Фугитиварии умеют обшаривать шестами все укромные места под берегом. А если и промахнутся, то от собак никто не укроется.
Фабиола не могла отвести взгляд от беглеца, который обреченно бежал дальше, то и дело испуганно оглядываясь через плечо.
— Почему за ним гонятся? — спросила она, хорошо зная, каким будет ответ.
— Потому что он сбежал, — ответил Корбуло. — А ведь раб — собственность его хозяина.
С этой жестокой истиной Фабиола была знакома не понаслышке. Из-за нее Гемелл имел право насиловать ее мать, как только у него возникало такое желание. Продать ее и Ромула. Казнить Юбу, богатыря нубийца, учившего ее брата пользоваться мечом. Хозяева обладали абсолютной властью над своими рабами вплоть до права распоряжаться их жизнью и смертью. Подкреплялось их самодурство тем, что в римском праве, которым так гордилась Республика, за любое издевательство над рабом и даже за его убийство не предусматривалось никакого наказания.
