Клочок неба, открывавшийся из внутреннего двора дома Пакора, редко одаривал его какими бы то ни было сведениями — там вообще ничего не было видно, кроме разве что случайного вихря метели. У него не было даже курицы, не говоря уже о баране, чтобы принести жертву. Сам того не сознавая, Вахрам почти полностью свел на нет возможности Тарквиния провидеть настоящее и предсказывать будущее. Ему остался один-единственный путь — смотреть на горевший в спальне Пакора огонь. Для того чтобы заниматься этим, лучше всего подходила поздняя ночь, когда командир спал, а слуги и стражники расходились кто на кухню, кто в караулку. Гаруспик позволял огню в очаге догорать и разглядывал игру искр на угольях — подчас там можно было увидеть что-то полезное. Но к его глубокому разочарованию, ему не открывалось почти ничего, что касалось бы его друзей. Или его собственного будущего. Иногда прихотливая природа пророческого дара приводила его на грань отчаяния: открывала мало, когда дело касалось чего-нибудь важного, и много, если речь шла о ерунде. Или вовсе ничего не открывала. И опасения Тарквиния, что дар покинул его, разгорелись с удвоенной силой.
Для него уже вошло в обычай дать Пакору последнюю на день дозу лекарства и поспешить к кирпичному очагу в глубине комнаты. Нельзя было упускать ни единого шанса обрести прозрение. Тарквиний теперь отчаянно пытался узнать хоть что-нибудь — любую подробность того, что ждет его впереди. Вероятно, именно это и заставило его как-то вечером позабыть об осторожности. Выждав, пока веки парфянина сомкнутся, Тарквиний на цыпочках отошел от кровати. Но забыл закрыть дверь на засов.
Он сел, скрестив ноги, перед огнем и тяжело вздохнул, пытаясь сдержать нетерпение. Нынче все будет по-другому. Он чувствовал это всем телом.
В очаге продолжало гореть лишь одно большое полено. Вокруг него лежали уже начавшие темнеть головешки, а оно все еще пылало ярким оранжево-красным огнем. Тарквиний довольно долго присматривался к нему. Дрова нынче были сухими, хорошо выдержанными, ровными. Именно такие он выбрал бы сам.
Время, решил он, пришло.
И тут же ощутил хорошо — за последнее время даже слишком хорошо — знакомое чувство. Страх. Тарквиний скрипнул зубами. Нет, так больше нельзя. Он глубоко вздохнул раз, другой… Немного успокоившись, взял кочергу и отковырнул кусок полена. Над очагом взвился вихрь искр. По одной и роями они понеслись к дымоходу. Мелкие стремительно улетели вверх, а те, что покрупнее, медленно плыли огненными точками в потоке горячего воздуха. Гаруспик сузившимися зрачками наблюдал за их танцем и следил за своим пульсом, чтобы знать, за сколько времени исчезнет искра.
И наконец он увидел Ромула.
У Тарквиния перехватило дыхание.
Вид у молодого солдата был встревоженный и неуверенный, на лице стоявшего рядом Бренна тоже не было обычного спокойно-доброжелательного выражения. Они были одеты в полные доспехи, в шлемах с гребнями, в левой руке каждый держал поднятый щит, а в правой — копье наготове. Было ясно, что они находятся где угодно, но только не под защитой стен форта. Точное их местонахождение определить было невозможно — раскинувшуюся вокруг местность засыпал снег, скрывший все приметы. Поблизости находились и другие легионеры, одна, если не две центурии.
Тарквиний нахмурился.
На фоне белоснежного пейзажа сверкнула алая вспышка. Затем еще одна.
Видение исчезло, не дав ему времени понять, что же там было. Боевой строй? Всадники? Или только игра его собственного воображения? Со щемящим ощущением неуверенности в себе гаруспик придвинулся к огню и постарался сосредоточиться сильнее.
И отшатнулся, пораженный.
Пол казармы, залитый кровью.
Что это могло значить?
Полено развалилось надвое, и видение пропало. Негромко потрескивая, половинки раскатились, но тут же огонь ожил и выбросил вверх новый рой искр.
Тарквиний давно научился не сосредоточиваться на неясных, тревожных видениях. Часто их вообще не удавалось истолковать, так что непрерывно напрягаться не стоило. Надо было просто расслабиться и наслаждаться игрой огня. Если будет что-то важное, он этого не пропустит. И вот, беззвучно шевеля губами, гаруспик вновь полностью сосредоточился на том, что открылось перед ним.
Парфянский воин верхом на лошади, взбесившейся от ужаса при виде мчавшегося к ней слона. Лица наездника не было видно, так что Тарквиний его не узнал. А позади бушевала битва между римскими легионерами и темнокожими врагами, вооруженными каким-то странным оружием.
Гаруспик пристально вглядывался в призрачного наездника и чужое воинство. Пытаясь понять, что все это означает, он даже не услышал, как за спиной у него отворилась дверь.
— Вахрам? — пробормотал он себе под нос. — Это Вахрам или нет?
— Колдуешь?!
Тарквиний обмер, узнав голос примпила. Только тут до него дошло, что он оставил дверь незапертой. Нет ничего опаснее самоуверенности, мрачно подумал он. Надо же — он неустанно напоминал об этом Ромулу, а сам попался непростительным образом. Не оглядываясь, Тарквиний с силой ткнул кочергой в кучу догоравших дров. Так они должны были быстрее погаснуть. Взметнулся новый сноп искр.
— Я только поправлял огонь, — произнес он.
— Лжешь! — прошипел Вахрам. — Ты назвал мое имя.
Тарквиний поднялся и повернулся к примпилу. Того сопровождали трое мускулистых воинов, вооруженных копьями. В руках у них были веревки. Судя по всему, этой ночью Вахрам был настроен очень серьезно.
— Тише, разбудишь Пакора, — громко сказал гаруспик, продолжая мысленно проклинать себя за то, что распустил язык.
— Пусть спит. — Вахрам улыбнулся — не весело, а зловеще. — Мы постараемся не побеспокоить его.
Примпил решился, тревожно подумал гаруспик. А мои неосторожные слова придали ему уверенности.
— День нынче был трудный, — сказал он, еще немного повысив голос.
Пакор продолжал спокойно спать.
Тарквиний шагнул к кровати командира, но Вахрам преградил ему путь.
— Не считай себя умнее всех, сын поганой шлюхи! — Коренастый парфянин даже не пытался скрыть свой гнев. — Говори, что ты видел?!
— Я же сказал — ничего, — самым искренним тоном, на какой был способен, ответил Тарквиний, надеясь всей душой, что примпил поверит ему. Понять, на что способен решиться парфянин в его нынешнем настроении, было невозможно.
Вахрам вдруг сделался совершенно спокойным — как лед. Весь легион знал, что гаруспик не шарлатан. О его неудачах последнего времени ни Пакор, ни, естественно, сам Тарквиний не обмолвились никому ни единым словом. Поэтому примпил был уверен, что отказ Тарквиния говорить объясняется чистым упрямством. И его гнев взял верх над той опаской, с которой все относились к гаруспику.
— Ладно, — сказал он и поманил пальцем охранников. — Свяжите его.
Тарквиний вздрогнул.
Ему с молниеносной быстротой связали запястья, рот заткнули кожаным кляпом — ремнем, затянутым на затылке. «Неужели нынешний вечер отличался от прочих именно этим?» — горестно подумал Тарквиний. Он ведь даже не подозревал, что с ним случится нечто подобное. Толстые веревки рвали кожу, врезались в тело, но ему удалось справиться с дыханием и отстраниться от боли. Это было лишь начало. Следовало ожидать худшего. Гораздо худшего.
