— Если честно, то нет. Не сочтите за… даже не знаю, как объяснить… Возможно, мне вообще не стоило говорить о маятнике… Просто… просто лучше идти своим путем, чем за кем-то. Может быть, этот ваш знакомый ученый, понаблюдав за маятником, придет к неверному выводу, но это будет его вывод и плод его размышлений. Я мог бы сказать правильный ответ, но тогда придется объяснять очень много. Как я уже говорил, это всего лишь один из факторов. Чтобы объяснить все, придется углубляться в основы механики, космологии, физики.
— И почему бы не объяснить?
Володя задумался. Встал, подошел к окну и долго смотрел во двор.
— Ошибся я. Не надо было про маятник говорить, но не удержался. А сейчас я либо должен продолжать, либо объяснить, почему не хочу рассказывать дальше и почему хочу, чтобы ваши ученые сами делали выводы. А значит, придется рассказать о себе все… Иначе возникнет не очень приятная ситуация, словно я что-то хочу скрыть в своих интересах. Не хотите прогуляться? Вдвоем? Только вы и я?
Герцог задумался, потом пристально поглядел на Володю. Тот взгляда не отвел.
— Хорошо. — Герцог поднялся.
Из замка они выехали в сопровождении охраны, но за пределами города с ней расстались и к лесу двинулись уже вдвоем.
— Не боитесь, что я вас попытаюсь убить? — спросил Володя.
— А смысл? — равнодушно поинтересовался герцог. — Впрочем, признаюсь, о таком варианте я думал, но очень недолго.
Отъехав подальше, они слезли с коней на полянке. Герцог сразу сел на траву, а вот Володя несколько нервно прохаживался рядом. Ленор Алазорский не торопил, догадываясь, что рассказ будет необычным. Правда, не догадываясь, насколько необычный.
— Как вы поняли, моя родина намного превосходит вашу в плане науки и техники…
К концу рассказа герцог даже не шевелился, настолько сосредоточился на нем, боясь упустить хоть что-то. Наконец слабо повел плечом.
— М-да… Как-то тяжко воспринимать все это о других мирах, но почему бы и нет? Было бы самонадеянно считать, что богам такое не под силу. Но почему ты не хочешь делиться знаниями?
— Потому что не хочу, чтобы ваш мир стал копией моего.
— Считаешь его не очень хорошим местом?
— У меня погибла вся семья, несколько лет я жил на улице, зарабатывая не очень честным путем, чтобы выжить. Если бы не старый друг отца, я был бы уже мертв. И я такой не единственный.
— А разве тут лучше?
— Лучше или нет, неважно. Важно, чтобы вы шли своим путем и совершали свои ошибки. Может, вы найдете лучший путь. У вас и так есть большой плюс перед нашим миром, когда тот был примерно на вашем уровне.
— Вот как… И какой?
— Вы не знаете, что такое инквизиция.
— Что? Не расскажешь?
— Лучше не буду. Не поймите неправильно, но не хочется подавать плохих идей.
— Понятно…
— Ваше сия…
— Да давай уж по именам, князь. Какие тут титулования…
— Ленор, поймите, всегда лучше решить что-то самому, чем получить готовое решение. Готовое решение ничему не учит и не заставляет напрягать мозги.
— Хм… Знаешь… я могу, наверное, тебя понять, но не уверен, что поймут другие. Пожалуй, эту твою историю не стоит рассказывать даже королю. Он еще молод и горяч… Боюсь, он не сможет удержаться от желания получить все и сразу.
— Потому я все-таки и решился вам все рассказать. Другому не стал бы, даже если бы все закончилось ссорой.
— Да… я могу понять, но удивительно, что это понимаешь и ты, а не бросился все переделывать по своему представлению.
— У меня было время подумать. Знаете, когда тебе говорят, что жить тебе осталось всего года три, то на многое начинаешь глядеть по-другому, даже если потом появляется надежда. Да и жизнь многому научила. Есть одна очень мудрая… гм… мудрость. В чужой… в чужой кенбий со своими законами не ходят.
— Как я понимаю, ты не хочешь ничего менять, но сейчас ты не сможешь остаться в стороне. Ты уже начал действовать, применяя свои знания.
— Верно. Но я просто показываю, а применять их или нет, уже будете решать вы. Если что-то слишком выбивается из общих представлений, то мои внедрения меня не переживут, в отличие от чего-то более материального. Такое уже было у нас, когда появлялись идеи, опережающие свое время. В лучшем случае они применялись теми людьми, кто способен их понять, но они забывались после их смерти. А в худшем такие идеи просто отбрасывались. Так будет и здесь.
— Я понял. Ты не отказываешься подавать идеи, но как их воспримут окружающие — это уже их дело. М-да… Подкинул ты мне задачку…
— И что вы намерены делать?
— Пожалуй… довериться твоему здравому смыслу. Поскольку я не обладаю твоими знаниями, то не могу знать, к чему может привести то или иное твое действие.
— Так я и сам не могу этого знать.
— Ты знаешь, к чему привело это у тебя дома.
Верно. Володя часто размышлял на эту тему, и порой такие размышления приводили к тому, что мальчику хотелось забраться куда подальше, в глушь, и там спрятаться от мира. Создавая армию нового типа, он видел массовые сражения многомиллионных армий Второй мировой с их тотальными бомбежками, создавая свод законов, он понимал, что это неизбежно приведет к постоянной борьбе за расширение прав третьего сословия, что закончится революцией и, как следствие, террором. Договариваясь с купцами о гарантиях собственности, вспоминал известное изречение о трехстах процентах прибыли, ради которых капитал пойдет на любое преступление. Перед глазами вставали фактории, караваны рабов и безжалостная эксплуатация всего и вся ради прибыли. И так во всем. Порой он ощущал себя тем самым героем Стругацких, который мог все и не мог ничего. Он мог многое дать этому миру, многими знаниями поделиться, но не был уверен, что они принесут пользу, а не вред. Тем более… а собственно, к чему стремиться? Что можно считать идеалом для людей? Неужели его собственный мир? Володя, в свои годы прекрасно познавший всю изнанку жизни, не принадлежал к тем оптимистам, которые считают, что живут в лучшем из миров. Скорее он относил себя к тем пессимистам, которые боятся, что так оно и есть на самом деле. Сейчас он получил возможность узнать другой мир, и этот, откровенно говоря, нравился ему гораздо больше, чем земное Средневековье, хотя бы тем, что здесь не было того, что давило бы на людей, заставляя верить и думать так, как предписано сверху. Идея одного бога была, но здесь существовало и множество других богов, или ангелов по земным аналогиям. Им и служили люди, считая, что служить самому богу они станут достойны только тогда, когда достигнут определенной высоты в своем продвижении. Потому любой человек, заявивший, что действует во имя бога, мог гарантированно загреметь в местный аналог сумасшедшего дома — сначала себя возвысь до бога, а потом уж говори от имени бога. Так что тут не было таких понятий, как добрый или справедливый бог. Был просто бог. И Возвышенные боги, которые могли быть какими угодно. И у каждого такого Возвышенного бога свои жрецы. А раз существовало множество таких вот конкурирующих мини-церквей, то человек мог обратиться за помощью к любой. Были так называемые Старцы, достигшие высот в познании себя и бога, которые пользовались уважением большинства конфессий — это уже кандидаты для перехода на следующий этап развития. А если и дальше будут совершенствоваться, то смогут стать и Возвышенным богом. Кто ж в здравом уме решится на ссору с будущим богом? Ты не доживешь, так он потом всех твоих потомков проклясть сможет, да и тебя достанет и сбросит на ступень вниз в развитии.
