Ни сам Публий, ни его конь пока что не получили ни царапины. Красс-младший метался на коне, отчаянно пытаясь вновь сплотить свой отряд. Но вдруг он выпустил поводья, схватился за горло и медленно выпал из седла. Стрела насквозь пробила ему шею.
Остававшиеся в седлах галлы ответили на это единодушным испуганным возгласом.
Положение сделалось безнадежным. Бренн понял это сразу и оглянулся, пытаясь сообразить, можно ли выбраться назад. Оказалось, что уже поздно. Сотни парфян уже замыкали кольцо вокруг когорты наемников и остатков конного отряда Публия.
И старый центурион, конечно же, заметил, что путь к отступлению отрезан.
— Становись в «черепаху»! — прокричал он.
Наемники, еще не забывшие о дисциплине, прижались друг к другу. Громко лязгнули смыкающиеся щиты, и в кольце парфянских конников появился небольшой квадрат, ощетинившийся сверкающими на солнце металлическими выступами щитов. Стоявшие по краям образовали стены из своих щитов, а находившиеся в середине пригнулись и, подняв щиты над головами, соорудили почти непроницаемую крышу. Строй «черепахи» не годился для атакующих действий, зато в обороне был очень эффективен — против чего угодно, кроме парфянских стрел.
Из-за своих щитов они смотрели, как убивали галлов. Конница Публия, которая не имела возможности ни отступить, ни продолжить атаку, была полностью истреблена на глазах своих пехотинцев.
Когда последний из всадников упал, воины в «черепахе» еще плотнее прижались друг к другу. Ромул увидел, как один из парфян соскочил с коня, вынул кинжал и нагнулся к телу сына Красса. Когда же он вскоре выпрямился, держа в руке окровавленную голову Публия, его сотоварищи разразились восторженными криками. Еще один воин подъехал и насадил ужасный трофей на острие копья.
Страх очень заразителен, и через несколько мгновений он охватил всех. Несколько солдат сначала смотрели остекленевшими глазами на голову Публия, а потом, как очумелые, кинулись прочь из-под защиты «черепахи». Их тут же зарубили, и это еще сильнее напугало остальных.
Квадрат затрепетал и начал распадаться на части.
— Сомкнись! — прогремел Бассий, но на сей раз его призыв остался втуне.
Многие наемники побросали щиты и пустились наутек.
— Публий убит! — кричали они на бегу.
Двигавшиеся следом когорты даже не успели еще добраться до парфян. И внезапно воздух сотрясли многоголосые панические крики. Из облака пыли вдруг вынырнуло множество солдат, которые в слепом ужасе мчались им навстречу.
Каппадокийцы поступили самым естественным образом. Они тоже развернулись и устремились назад.
Атака превратилась в бегство. Четыре когорты в панике неслись обратно к римским позициям. Прямиком туда, где их поджидал еще один заслон парфян.
Разбежались все, кроме двадцати человек, сплотившихся вокруг Бассия.
— Сомкнись в «черепаху»! — В голосе старшего центуриона любой безошибочно распознал бы нотку гордости.
Ромул, Бренн, Тарквиний и оставшиеся наемники быстро построились, образовав маленький, но четкий квадрат.
— Римские солдаты не бегут! — напрягая голос, выкрикнул Бассий. — Тем более на виду у целой армии. — Он указал на врагов. — Мы останемся здесь и будем драться!
Сквозь тучи песка и щебенки Ромул видел, как парфянские всадники скакали вокруг бегущих наемников. В воздухе свистели стрелы, и чуть ли не каждая находила цель. Кривые сабли сверкали на солнце и стремительно опускались, рассекая спины беглецов. Те падали ничком, и конские копыта втаптывали их в песок. Лишь немногие из перепуганных солдат брались за оружие, чтобы попытаться защититься.
Оставшиеся беспомощно смотрели на бегство своих товарищей, обернувшееся бойней. Все закончилось очень быстро. Конница Публия и четыре когорты — за исключением горстки людей, оставшихся около Бассия, — погибли полностью, столкнувшись с остроумной и прекрасно исполненной боевой тактикой.
Солнце продолжало безжалостно палить. В небе не было ни облачка. Воздух был неподвижным. Гнетущим. Мертвым.
Под сомкнутыми щитами жара стремительно усиливалась. Скоро ей предстояло стать невыносимой. Но любого, кто отважился бы выглянуть из-под защиты, ждали меткие парфянские стрелы.
— Ни у кого водички не осталось? — безнадежно спросил Феликс. Низкорослый галл, живший с друзьями в одной палатке, оказался среди немногих, решивших держаться до конца.
Ромул протянул ему свой бурдючок, в котором оставалось еще около четверти содержимого.
Феликс сделал большой глоток и протянул бурдюк обратно.
— Теперь уже ждать недолго.
— Да уж конечно, — пробормотал кто-то еще. — В Элизиуме готовы нас встретить.
— Ну, кое-кого мы все же прихватим с собой, — мрачно откликнулся Феликс.
— Верно рассуждаешь! — проревел Бассий.
Услышав его, остальные наемники взревели во всю мочь своих глоток. Они умрут как герои. Как воины. Как римляне.
Раненых добивали, и те ужасающе орали. Кровь пропитала недавно еще желтый песок, окрасив его в темно-красный цвет. На этом кровавом песке, словно сломанные куклы, валялись бесчисленные трупы.
А уцелевшие, скорчившись за щитами, бесполезность которых отлично понимали, ожидали неизбежной атаки. Облака пыли начали оседать, и они увидели, что со всех сторон к ним съезжались сотни парфян. Их положение было воистину безвыходным.
Но пока что стрелы на них не сыпались. От одной из групп парфян отделился одинокий всадник, облаченный в белые одежды, и не спеша направился в их сторону; его лошадь деликатно выбирала себе путь между мертвых тел. Парфянский офицер натянул поводья на безопасном расстоянии от римлян, остановился и принялся рассматривать их. Его лицо было непроницаемо.
— Мерзавцы! — проревел Бассий. — Подойдите и попробуйте нас взять!
Ромул вместе со всеми остальными подхватил этот крик вызова и отчаяния, но при этом понимающе переглянулся с Бренном. Как только командир парфян отдаст приказ, их всех ждет неминуемая смерть. Причем она даже не будет славной — всего лишь один-два залпа из смертоносных луков, И все же ни при каких обстоятельствах они не сдадутся.
«Прощай, мама. Да будут боги добры к тебе, Фабиола. Путешествие, какого не совершал еще ни один аллоброг, сейчас закончится. Но тут, по крайней мере, я умру, но не покину тех, кого люблю».
Темнокожий мужчина в белом долго и пристально смотрел на них. Горсточка его врагов, окруженная горами трупов своих товарищей по оружию, все же не намеревалась складывать оружие. Вдруг он указал рукой в сторону армии Красса и что-то произнес на незнакомом языке.
— Что он говорит?
— Наверно, хочет, сын шлюхи, чтобы мы бросились бежать, — сказал Феликс и скорчил злобную гримасу. — А тогда они нас тоже перебьют.
Парфянин снова ткнул рукой в сторону римских позиций.
