Его слова вызвали бурю восторга у копейщиков Бостара.
Бостару никогда не нравились приказы подобного рода – в отличие от Сафона, – но от мысли, что, возможно, пришлось вынести Ганнону, у него вскипела в жилах кровь, и он повернулся к своим солдатам.
– Галлы должны оставить в живых хотя бы нескольких римлян.
– Да! – взревели копейщики. – Убить их! Убить их! Убить их!
Их вопль подхватила фаланга, стоявшая на некотором расстоянии справа. Бостар поднял руку, приветствуя их командира. Мутт помахал ему в ответ. После исчезновения Ганнона он стал временным командиром фаланги.
– Эти парни будут сражаться за место под солнцем, – сказал Малх. – Если хотим довести нашу миссию до победного конца, мы должны преподать римлянам жестокий урок. Милосердие по отношению к их городам и пленным, которых мы захватим, не заставит врага сдаться.
Малх тоже не получал удовольствия от необходимости убивать мирных жителей, однако понимал, что это нужно для победы. «Почему же Сафон другой?» – подумал Бостар.
– Именно по этой причине Ганнибал отправил вперед людей вроде Сафона, – сказал отец, как будто прочитал его мысли.
Бостар промолчал. Малх наградил его пронзительным взглядом.
– Да уж, вы с ним вечно ссоритесь. Ганнибал знает, что ты мастер в других вещах, и никогда не забудет, как ты спас ему жизнь в битве при Сагунте. Он призовет тебя в будущем. Но это не означает, что он не нуждается в Сафоне.
– Я понимаю.
В глубине души Бостар хотел, чтобы все сложилось иначе. Чтобы в плен попал и погиб Сафон, а не Ганнон. Такие мысли и раньше приходили ему в голову, но до сих пор не были такими настойчивыми.
– Может быть, вы оба отнесетесь к тому, что сейчас происходит, как к возможности продвинуться вперед. И немного сблизиться.
«Отец представления не имеет, какая пропасть нас разделяет», – с горечью подумал Бостар.
Их разногласия начались более полутора лет назад, когда они покинули основной лагерь Ганнибала в Южной Иберии. Вражда слегка притупилась во время всеобщего ликования после победы при Требии, но вскоре все вернулось на круги своя. Сафон был готов пойти на все и ни перед чем не останавливался, рассчитывая стать одним из любимчиков Ганнибала. А его жажда проливать кровь римлян казалась неистребимой.
Однако Бостар испытывал угрызения совести, потому что, в конце концов, Сафон был его братом. Единственным оставшимся в живых братом, который спас его в Альпах, – несмотря на то, что совсем не хотел этого делать. Бостар поклялся себе, что обязательно отдаст ему долг, но до тех пор ему приходилось притворяться – ради отца. Может быть, как следствие, их отношения станут теплее.
– Я с ним поговорю, отец, обещаю.
– Ганнону это понравилось бы.
– А еще он был бы доволен, если бы мы достойной жертвой облегчили ему путь в мир Аида, – ответил Бостар и бросил на стены Виктумулы безжалостный взгляд.
– Думаю, это мы можем ему обещать, – проревел Малх.
Ганнон пришел в себя и обнаружил, что лежит на полу и дико кричит. Боль, непрекращающаяся пульсация в районе шеи, была еще сильнее, чем прежде, и все остальное отступило. Она пожирала Ганнона, точно пламя сухое дерево, и он мечтал только об одном – чтобы она прекратилась.
– Помогите, – пробормотал он. – Помогите.
Ему ответил чей-то мягкий голос.
Ганнон его не узнал, и озадаченный этим, открыл глаза. Вместо офицера-римлянина он увидел наклонившегося над ним смуглого мужчину, который показался ему отдаленно знакомым.
– К-кто ты? – облизнув губы, спросил он.
– Меня зовут Бомилькар.
– Бомилькар? – Ганнон ничего не понимал, но уже в следующее мгновение его снова поглотил мрак.
Очнувшись, он почувствовал, как что-то холодное льется ему в рот. Вода. Ганнон резко раскрыл глаза. Бомилькар наклонился к нему, держа у его губ чашу. Юноша испытывал всепоглощающую жажду, но его охватил ужас, когда он представил, какая боль его ждет, если он попытается сделать глоток.
– Ты должен попить, – настаивал Бомилькар.
Ганнон видел, как умирали люди от жажды жарким летом в Карфагене, и заставил себя сделать маленький глоток. Горло пронзила страшная боль, но удовольствие от утоления жажды заставило ее немного отступить, и он пил, пока уже больше не мог проглотить ни капли. Потом юноша растянулся на холодном камне, не понимая, куда подевались офицер и его солдаты, но он так устал, что его это почти не беспокоило. Ганнон закрыл глаза.
– Проснись, тебе нельзя сейчас спать!
Юноша почувствовал, что кто-то взял его за руку, и его шею окатила новая волна ослепительной боли.
– Боги, как же больно! Оставь меня в покое! – прорычал он.
– Если хочешь жить, ты должен встать.
Ганнон, наконец, уловил напряжение в голосе Бомилькара и искоса на него посмотрел.
– У тебя карфагенское имя.
– Да. Меня привели сюда, чтобы я переводил слова твоего товарища, помнишь?
Медленно, мучительно Ганнон все вспомнил.
– Ты раб?
По лицу Бомилькара пробежала тень.
– Да.
– Тебя прислали сюда, чтобы ты выяснил, что я знаю? – с подозрением спросил Ганнон.
За дверью послышались какие-то звуки. Кричал мужчина.
Бомилькар быстро взглянул на дверь, но через некоторое время шум стих, и он немного расслабился.
– Нет, я здесь, чтобы помочь тебе выбраться.
– Я… я не понимаю.
– Ты можешь сесть? – Бомилькар протянул к нему обе руки.
Пытаясь понять, что происходит, Ганнон помог ему усадить себя и сразу увидел Богу, висевшего на своих путах. Не вызывало ни малейших сомнений, что он мертв. «Доброго тебе пути, увидимся в другом мире», – мимолетно подумал Ганнон. В следующее мгновение он перевел глаза на жаровню, которая уже остыла. Видимо, прошло несколько часов с тех пор, как римский офицер над ним измывался.
– Где римляне?
– Ушли защищать город.
Ганнон испытал потрясение, которое тут же сменила надежда.
– Здесь армия Ганнибала?
– Да. Римляне вышли ему навстречу, но он остановил их на дороге. Сотни легионеров убиты, многие совсем рядом с городом. Армия Ганнибала наступает со всех сторон и значительно превосходит числом гарнизон. Очень скоро наши солдаты займут бастионы.
Наши люди. В голове у Ганнона все перепуталось, в мыслях царил настоящий хаос. Он не сомневался, что его братья Бостар и Сафон будут в авангарде наступления.
– Сколько времени я здесь?
– День и две ночи. Мы должны уходить. Пера поклялся вернуться и убить тебя, когда станет ясно, что город не выстоит.
