Карфагенянин наклонился через край и поманил Богу, шепотом предупредив, чтобы тот проследил за своей кольчугой, и тот бесшумно взобрался на крышу.
– Внизу один человек, – прошептал Ганнон. – Я пойду первым. Ты за мной.
Осторожно, стараясь не касаться панцирем и концом ножен глиняной черепицы, Ганнон на согнутых коленях начал медленно двигаться вперед. Добравшись до конька, он посмотрел вниз и увидел обычный двор, похожий на тот, что был в доме Квинта: прямоугольник, выложенный плитками, по краям декоративные кусты и статуи. Почти все остальное пространство занимали фруктовые деревья и виноградник, посередине – фонтан, сейчас замерзший. И ни одного живого человека.
Успокоившись, Ганнон сполз на внутреннюю часть крыши и сразу понял, что, если он хочет спуститься вниз без проблем, ему придется сесть. А это означало, что панцирь снова ударится о черепицу и привлечет внимание стража. Значит, есть только один выход: встать, пройти вперед, набрать скорость и спрыгнуть вниз. Ганнон поделился с Богу своим планом и велел ему сразу следовать за ним. Он предположил, что упадет примерно с высоты своего роста, приземлится на мозаичный пол, перекатится, вскочит на ноги, вытащит меч и убьет стража, а потом откроет дверь, чтобы впустить внутрь своих людей.
Ганнон не ожидал, что приземлится прямо на слугу, охраняющего вход, который снова вышел наружу.
Оказалось, что это вовсе не слуга, а ветеран-легионер, триарий, в полном боевом снаряжении.
Ганнон понял, что его план провалился, когда они оба упали, размахивая руками и ногами. К несчастью, из них двоих именно карфагенянин ударился головой о землю. Шлем немного смягчил удар, но Ганнон все равно на мгновение потерял ориентировку в пространстве. Чувствуя сильную боль, он попытался оценить обстановку, но получил мощный удар от разъяренного триария и снова приложился шлемом о землю. Каким-то непостижимым образом ему удалось высвободиться из державших его рук и встать на ноги. Триарий тут же последовал за ним. В мерцающем свете лампы, висевшей в алькове в стене, они принялись изучать друг друга, не в силах скрыть потрясения от того, что увидели.
«Что, во имя Баал Хаммона, здесь делает легионер?» – подумал Ганнон, сражаясь с паникой и понимая, что он тут явно не один.
– Богу! Спускайся, быстро!
– Властители небесные, ты из армии Ганнибала! Просыпайтесь! Подъем! На нас напали! – выкрикнул римлянин.
Ганнон быстро оглянулся на дверь в воротах, и сердце замерло у него в груди. Она была не просто закрыта на засов, на ней висел огромный замок. Он снова перевел глаза на триария и увидел, что на позолоченном ремне у него висит связка ключей. Громко выругавшись, Ганнон выхватил меч, понимая, что должен как можно скорее прикончить римлянина и впустить внутрь своих людей.
Громко призывая товарищей, триарий вытащил гладиус и завопил:
– Ах ты, вонючий гугга!
Ганнона и прежде называли «крысенышем», но оскорбление по-прежнему причиняло боль. Вместо ответа он направил свой меч в живот врага и рассмеялся, когда триарий дернулся в сторону, не сумев отбить удар.
– Это я вонючий крысеныш? Да от тебя разит хуже, чем от свиньи.
С крыши послышался грохот. В следующее мгновение появился Богу, которому хватило здравого смысла приземлиться с дальней стороны от триария, и тот громко выругался, потому что не мог сражаться сразу с двумя противниками. Однако вместо того, чтобы броситься бежать, он отважно отступил в арку, обрамлявшую вход, перекрыв обоим карфагенянам подступы к двери.
Ганнон услышал громкие голоса во дворе и понял, что им нужно спешить.
– Богу, атакуй его! – крикнул он.
Когда копейщик начал наступать, Ганнон сделал вид, что собирается нанести удар по левой ноге римлянина. Тот попытался отступить, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, а Ганнон вскинул вверх правую руку и врезал рукоятью меча врагу в лицо. Раздался громкий треск сломанного носа, потом крик боли, из ноздрей триария хлынула кровь, и он сделал шаг назад. Ганнон, точно змея, атакующая мышь, метнулся к нему и изо всех сил вонзил клинок в плоть римлянина в том месте, где заканчивалась верхняя часть кольчуги. Миновав позвоночник, меч погрузился в тело врага почти до самой рукояти. Глаза триария вылезли из орбит, на губах появилась кровавая пена, и он умер.
Застонав от усилия, Ганнон вытащил меч из его тела и закрыл глаза, чтобы хоть как-то защитить их от хлынувшей крови. Затем он наклонился к упавшему на землю триарию, быстро сорвал с ремня связку ключей, оглянулся и тут же пожалел, что сделал это. В их сторону через двор бежали по меньшей мере дюжина полуодетых триариев.
– Останови их! – крикнул он Богу и быстро повернулся к двери, по которой с внешней стороны колотили сразу несколько кулаков.
– Командир? Ты в порядке? Командир? – выкрикивали его люди.
Ганнон не стал тратить время и отвечать. Первым делом он снял засов, затем выбрал на связке ключ, вставил в замок и повернул влево. Ничего. Повернул вправо – с тем же результатом.
Сражаясь с паникой, Ганнон взял другой ключ. Он услышал, как по мозаичной плитке стучат сандалии, потом сердитые крики, когда римлянине обнаружили тело своего товарища. Богу издал боевой клич, и всего в дюжине шагов от Ганнона зазвенело оружие. Близко, как же они близко! Он возился с большим ключом, ему никак не удавалось вставить его в замок; он изо всех сил боролся с воплем отчаяния, готовым сорваться с губ, но заставил себя не торопиться. В конце концов, ключ вошел в замок, легче, чем предыдущие, и у Ганнона появилась надежда, что все получится. Он повернул ключ влево… ничего не произошло. Однако он не потерял самообладания, повернул ключ вправо и в этот момент услышал у себя за спиной стон.
– Я ранен, командир! – крикнул Богу.
И тут Ганнон совершил фатальную ошибку: он обернулся, чтобы посмотреть. В этот момент сразу два триария бросились в атаку. Богу сделал выпад копьем в того, что был без щита, но второй получил возможность к нему подобраться, с силой ударил Богу щитом и прижал его к стене, и тут Ганнон понял, что триарий не собирался убивать копейщика – он давал возможность своим товарищам промчаться мимо и добраться до него.
Ганнон повернулся назад к замку – но слишком поздно. Слишком поздно попытался повернуть ключ. В следующее мгновение что-то ударило его в затылок, перед глазами рассыпался целый каскад искр, и его мир превратился в узкий туннель впереди. Он видел только свою руку: пальцы медленно разжались, и он выронил ключ, который повернулся в замке недостаточно для того, чтобы открыть дверь в стене. Будто издалека, Ганнон слышал крики своих солдат, мешавшиеся с голосами римлян. Ему отчаянно хотелось им ответить:
– Я иду!
Но голос не слушался. Силы тоже его оставили, колени подкосились, и он никак не мог этому помешать. Ганнон упал и погрузился в черный мрак.
Он пришел в себя, мгновенно захлебнулся и принялся откашливаться, когда ему на голову вылили ведро ледяной воды. Охваченный страхом и яростью, Ганнон попытался понять, где находится, и обнаружил, что лежит на спине, на холодном каменном полу – но где, он не имел ни малейшего представления. Юноша попробовал встать, но обнаружил, что у него связаны руки и ноги. Стараясь не обращать внимания на жуткую головную боль, какой до сих пор ему испытывать не доводилось, Ганнон заморгал, чтобы избавиться от воды, заливавшей глаза. Двое мужчин – судя по тому, как они выглядели, триарии – смотрели на него и ухмылялись. Они почти касались головами низкого потолка, Ганнон понял, что он в темнице, и его сердце наполнил ужас. Проклятье, где он?
