– Это еще не Россия. Это Белоруссия.
Поезд, не снижая скорости, проехал мимо какой-то станции. Несколько кирпичных одноэтажных домов, вероятно, прошлого века, с облезлой штукатуркой, а вокруг разбросаны деревянные гнилые бесформенные домики. Каспар пояснял:
– Во время войны здесь происходили сражения. Все хозяйство Белоруссии было разрушено.
Поль подумал про себя, что здесь и нечего было разрушать. И опять однообразно потянулись хилые леса. Лошадь, запряженная в сани, бредущая по заснеженной лесной дороге. В санях, нагруженных мешками и старыми досками, двое людей неизвестного пола, закутанные в лохмотья. Каспар продолжал пояснять:
– Это болотистые земли. Весной дороги так затопляет, что автомобильный транспорт невозможен. Поэтому здесь пользуются телегами, запряженными лошадьми, а зимой санями.
В сумерках редкие убогие поселения с полуразвалившимися гнилыми домами казались еще мрачнее. Бедные польские деревни могли теперь показаться богатыми. Здесь была уже не бедность – откровенная нищета. Каспар лег спать и скоро засвистел носом. За окном вагона теперь была непроглядная темень, а поезд шел с прежней скоростью.
Когда Поль проснулся, поезд уже подъезжал к Москве. В окно ничего не было видно, поскольку оконное стекло обледенело красивыми ледяными узорами, но светило солнце. Каспар был уже одет и посоветовал Полю срочно сходить в уборную, а то перед самой Москвой в уборную будет очередь. В уборной Поль несколько раз нажимал педаль, наблюдая как в открывающейся дырке унитаза мелькали шпалы под грохочущим по рельсам вагоном.
Московский вокзал был вполне приличным, не хуже парижских вокзалов. На перроне делегацию встретили несколько прилично одетых мужчин. Один из них произнес на плохом французском официальное приветствие, пожал всем членам делегации руки и официально представил остальных мужчин. Только один из них сносно говорил по-французски, правда, с акцентом. Трое носильщиков, сопровождаемые двумя милиционерами, погрузили чемоданы делегации на тачки. Морозный воздух стал щипать лицо, и Поль глубже надвинул шапку и надел меховые перчатки. Встречающие мужчины повели делегацию через здание вокзала. При этом Поль все же приостановился около паровоза, который вез их поезд. Паровоз был гораздо больше и красивей французских, он солидно шипел, издавая выхлопы белого пара, клубящегося в морозном воздухзе. На вокзале было много народу, и были довольно прилично одетые люди. Посмотрев в сторону, Поль увидел в широком проеме большой вокзальный зал ожидания, битком набитый народом. Нищенски одетые люди с большими мешками и старыми чемоданами скученно сидели и лежали на скамьях и прямо на грязном полу. Но Поль увидел все это мельком, поскольку делегацию вели быстро. Когда они вышли из вокзала, их ожидал маленький довоенный автобус, в который носильщики уже погружали их чемоданы. Поль по-хозяйски проследил, как его собственный чемодан был внесен в автобус и положен на заднее сиденье. Перед тем, как войти в автобус, Поль огляделся. Привокзальная площадь ему понравилась. Вокруг были разбросаны без определенной планировки невысокие разностильные здания, некоторые с витиеватыми башенками и шпилями. Поражало разнообразие транспорта. Здесь были и старинные трамваи, и автобусы, и автомобили, большей частью старинные, и грузовики всевозможных размеров. И масса пешеходов. Все это торопливо двигалось в разные стороны. Москва – большой город, не меньше Парижа.
Когда их привезли в гостиницу, которая называлась тоже «Москва», из встречавших их мужчин с ними остался один, тот, который прилично говорил по-французски. Он должен был всюду сопровождать делегацию. Его звали Сергей Павлович Годлевский, но они договорились, что будут называть его товарищ Серж, или просто Серж. Ему было лет сорок, и он был самый молодой из встречавших мужчин. После того, как делегацию развели по гостиничным номерам, номера здесь были только однокомнатные, был предложен завтрак в ресторане гостиницы. Для делегации в отдельной секции ресторана был уже накрыт стол. На завтрак были поданы куриные котлеты, салаты, русская красная икра и кофе с ватрушками – плоскими сдобными булочками с запеченным творогом. За все это не надо было платить. Все это оплачивала коммунистическая партия Советского Союза, на переговоры с которой приехала делегация. Стол обслуживался двумя официантками. Одна из них была вполне красивой, и когда она подавала Полю кофе, он спросил, говорит ли она по-французски. Она сказала, что нет, но тут же добавила, что знает английский. Тогда Поль спросил по английски, как ее зовут. Она ответила: – Валентина, – и тут же, извинившись, ушла. Сразу после завтрака Эстаж Максимил подошел к Полю и тихо сказал:
– Мсье Дожер, мы все представляем здесь коммунистическую партию Франции и должны соблюдать соответствующее достоинство. Я это говорю к тому, что если вы захотите пригласить в свой номер постороннее лицо, имейте ввиду: номера, отводящиеся иностранцам, по всей вероятности, прослушиваются.
Сергей Павлович Годлевский, или просто товарищ Серж, вежливо предложил членам делегации спуститься в вестибюль. Лифты в гостинице были современными. У подъезда для делегации были поданы три большие машины, старомодные, но сверкающие, будто только что выпущенные с завода. У машин стояли милиционеры для охраны от любопытных прохожих. И делегация поехала в Кремль на встречу с лидерами советской коммунистической партии. Поль непрестанно вертел головой, глядя то в одно окно, то в другое. Город ему нравился, и понравилась Красная площадь перед Кремлем с разноцветным экзотическим собором, и сам Кремль с красными звездами на башнях. У ворот большой кремлевской башни стояли военные охранники. Серж показал им документы, о чем-то переговорил, и все три машины въехали в обширный двор Кремля. Здесь был белый собор с высокой колокольней и старинные здания. Машины подъехали к кремлевскому дворцу. В красивом вестибюле делегаты сняли пальто и шапки. Поль сунул свои меховые рукавицы не в карман пальто, а в рукав, чтобы не своровали. Еще в Париже ему было сказано, что в России каждый второй – вор. Конечно, Кремль надежно охранялся. Но почему бы в Кремле не быть ворам? По крайней мере, здесь есть что воровать. Они поднялись по красивой лестнице, прошли анфиладу зал. Комната, куда их привели, была роскошной. Они собрались у большого овального стола, но никто не садился. Из противоположной двери вышли лидеры советской коммунистической партиии. Среди них был Иосиф Сталин. Поль не сразу узнал его: рябое отечное лицо на официальных фотографиях тщательно ретушировалось. Тот первый мужчина, с плохим французским, который первым приветствовал их на вокзале, представил их всех девятерых. Советских лидеров вместе с этим первым мужчиной и со Сталиным было тоже девять. Серж и еще один мужчина, как оказалось, переводчик, стояли тактично сбоку. Начались рукопожатия. Первым пожал руку Эжену Максимилу сам Сталин. Затем Сталин пожал руку мадам Туанасье, а затем всем остальным, Полю в последнюю очередь. Лицо Сталина выражало официальное благодушие, но когда он пожимал руку Полю, глаза советского вождя сощурились, четко прорезались морщинки от глаз к вискам, будто Сталин собирался улыбнуться, но так и не улыбнулся. Поль подумал при этом, что Сталин, вероятно, видел в порножурнале снимок Поля, спящего голым на палубе со стоящим хуем. Сразу за Сталиным стали пожимать руки делегатам остальные советские лидеры. Каждому по девять рукопожатий. Кроме Сталина все улыбались. Это были явно те улыбки, о которых предупреждал Жак. После этого все уселись за овальный стол, и началось заседание. Переводчик сидел между советскими и французскими лидерами и переводил почти синхронно. Казалось, он наперед угадывал, что скажет тот или иной член заседания. Первым вопросом было отношение французской коммунистической партии к плану Маршалла. Оказалось, что среди французских делегатов был экономист. Это был мсье Луни, невзрачный мужчина с длинным худым лицом, на которого Поль до сих пор не обращал внимания. Мсье Луни раскрыл свою папку, стал говорить о соотношении валют, приводил цифры, ему задавали вопросы, он отвечал. Поль от нечего делать стал рассматривать советских лидеров. Тот первый мужчина, который приветствовал их на вокзале, сидел рядом со Сталиным. А дальше сидел совсем лысый мужчина. Революцию в России делал тоже лысый мужчина, но тот был с бородкой и усами, да к тому же еще и умер, когда Полю не было и года. Этот же лысый был гладко выбрит и в старомодном пенснэ, какие до войны носили школьные учительницы. А лицо этого лысого было настолько противным, что остальные советские лидеры по сравнению с ним казались весьма благообразными, даже рябой Сталин с короткой шеей и отечными щеками. Все советские лидеры были маленького роста и толстые. Только один из них был худощавым. Фамилию его Поль не помнил, как не помнил фамилии остальных лидеров, хотя в парижском комитете ему показывали их портреты и по нескольку раз называли их фамилии. Полю запомнились только две фамилии, потому что они смешно звучали: Микоян и Каганович. Но каким лицам принадлежали эти фамилии, Поль не помнил, и поэтому не знал, есть ли среди присутствующих эти лица. Потом стали говорить о событиях во Вьетнаме. Сталин обратился к Эжену:
