Даже сейчас Сью не была вполне уверена в том, как относится к своей семье.
Годами она не хотела, чтобы ее видели в публичных местах вместе с родителями, избегала поездок за покупками, дней открытых дверей и школьных вечеров. Она видела ухмылки на лицах одноклассников и слышала их насмешки, когда мать пришла забирать ее из школы и позвала ее на китайском. Целый год в третьем классе в школьном дворе Сью слышала бесившую ее дразнилку: «Китаёзы, япошки, грязные ножки, узкие лупёшки!»
А Кэл Ноттинг безжалостно дразнил ее, растягивая веки и выставляя напоказ передние зубы: так он имитировал стереотипное карикатурное «китайское лицо». Каждый вечер Сью, перед тем как отправиться спать, молилась, чтоб завтра утром ее родители начали говорить на безупречном английском. Она ни разу в жизни не была в церкви и не понимала идеи Бога, но слышала о молитвах достаточно от одноклассников и по телевизору, чтобы понять, как это делается. Девочка складывала ладони вместе, закрывала глаза, начинала с «дорогой Господь Бог», а потом перечисляла свои пожелания и заканчивала молитву, произнося «аминь». Но это не дало результата, и, перейдя в четвертый класс, Сью прекратила молиться.
Постепенно в старших классах она перестала стесняться, но те годы оставили на ней свой отпечаток.
Джон пока все еще был на «сверхчувствительной» стадии, и сестра начинала беспокоиться о нем. Когда она была в его возрасте, уже начала взрослеть, научилась принимать своих близких и не стесняться своего китайского происхождения. Она сомневалась, сумеет ли Джон когда-нибудь примириться с самим собой.
Было адом жить сразу в двух культурах.
– Хорошо, – сказала Сью. – Я поменяюсь с тобой.
– Если мама спросит, скажи ей, что это была твоя идея.
Она собралась было возразить, но потом переменила решение.
– Хорошо. – Девушка поймала взгляд отца, который одобрительно ей кивнул. Он все понял.
Мать не поняла бы, и Сью была рада, что ее не было в кухне вместе с ними. Это только привело бы к спору.
Ее родители были во многих отношениях так не похожи друг на друга, что Сью часто думала о том, а не был ли их брак «браком по договору», но так и не отважилась спросить. Она поняла, когда брала заполненный бланк заказа с полки, что не знает, как встретились и познакомились ее родители. Все, что она знала: родители жили в Гонконге и поженились там. Ее друзья, похоже, знали самые интимные подробности ухаживания своих родителей и могли пересказать их не хуже, чем сюжет художественного фильма. А вот они с Джоном не знали таких историй из прошлого своих родителей.
Ее мать появилась в дверях обеденного зала.
– Поторопись, Джон. Клиенты ждут.
– Все в порядке, я позабочусь о них, – сказала Сью.
Брат благодарно посмотрел на сестру, когда она передала матери тарелки и пошла вслед за ней в зал.
– Ты мне должен, – бросила Сью через плечо, направляясь в зал.
Джон кивнул.
– Договорились.
Кори смотрела через окно, как пастор Уиллер сел в свою машину, сдал немного назад и выехал на улицу.
Она положила ручку и расслабила пальцы.
Должность церковного секретаря оказалась не такой, какой она себе ее представляла. Кори думала, что это будет неторопливая и спокойная работа: писать благодарственные записки пожилым леди, составлять график встреч с прихожанами, звонить людям в праздники и просить их жертвовать еду для бедных. Однако ей пришлось тратить бо́льшую часть времени на заявки для получения разных разрешений, выписывать счета и заполнять бланки.
Не то чтобы она возражала. Подобно тому, как отличался приятный приглушенный свет в ее церковном кабинете от резкого люминесцентного света в офисе газеты, простые требования ее новой должности были для нее приятной переменой в сравнении с жесткими сроками в «Газетт». У нее сейчас могло быть много работы, но эта работа не требовала полного включения интеллекта, и поэтому у Кори создалось впечатление, что у нее наконец появилось время, чтобы подумать и разложить все по полочкам.
Ей также начинал нравиться пастор Уиллер, хотя она и знала, что даже мысль об этом сведет Рича с ума.
Пастор был слегка отчужденным, слишком поглощенным своими мыслями, но он хороший человек, с хорошими идеями и по-настоящему предан служению Господу.
Я видел Иисуса Христа.
Кори прогнала эту мысль из сознания и посмотрела на документ, который писала. Через несколько дней должно было состояться событие, важное для сбора средств для церкви – пикник, – и ее обязанностью было позаботиться, чтобы объявление об этом появилось в «Газетт». Рич цинично предположил бы, что это и было причиной, чтобы принять ее на работу: ее тесная связь с газетой и реклама, которую могут обеспечить эти отношения. Но Кори знала, как и Рич, что в Рио-Верди любой, кто хотел привлечь внимание публики, мог его получить. В городке просто-напросто не было достаточного количества настоящих новостей.
По крайней мере до недавнего времени.
Кори добавила еще одну строку в описание акции по сбору средств, которое готовила, и посмотрела на часы, стоявшие на книжной полке. Три часа тридцать минут.
Она бросила взгляд на темный дверной проем, который вел из вестибюля в часовню, и снова сосредоточила внимание на своих бумагах.
Ей не нравилось оставаться в церкви одной. Странно было в этом признаваться, но это правда. Она чувствовала себя комфортно, когда пастор был там, но, как только он уходил, вся атмосфера менялась. Шумы, которых раньше Кори не замечала, становились вдруг непереносимо громкими. Вестибюль и часовня делались совсем темными; казалось, что за закрытыми дверями в вестибюле и в кладовых что-то спрятано. Ее собственный кабинет оставался прежним, но атмосфера в остальной части церкви становилась мрачной, а пустой корпус новой пристройки казался попросту угрожающим.
Он говорил со мной.
Кори включила радио, стоявшее на столе, и отыскала ритмичную, но спокойную музыку станции «Топ сорок» из Финикса. Затем передвинула свой стул так, чтобы периферическим зрением видеть окно, выходившее на улицу, а не дверной проем в вестибюле, снова сосредоточила внимание на работе и продолжила писать.
Когда она вернулась домой, паук все еще был в гостиной. Кори внимательно глядела на его волосатое тельце в правом углу на потолке, пока снимала туфли. Она знала, что Рич заметил паука утром, и видела, как, собираясь на работу, он старательно обходил ту часть комнаты, где засело насекомое. Она сознательно не трогала паука и ждала, чтобы это сделал муж, хотя и знала, что он не станет убивать его.
Конечно же, он оставит это дело: взрослый мужчина боялся маленького паука.
Кори услышала, как Рич на кухне говорит с Анной, и вдруг почувствовала раздражение. Почему именно она всегда должна принимать на себя ответственность за их отношения? Были ли это финансы, домашние дела или простой паук – всегда именно ей приходилось принимать решения и действовать. Все, что не относилось к его драгоценной газете, автоматически делалось ее зоной ответственности. Если бы он посвящал их браку столько же усилий, сколько своей проклятой работе, у них были бы вполне достойные взаимоотношения.
