— Вы… вы, — удалось ей пролепетать, дождавшись паузы, — откуда вы взялись?
— Оттуда, — мотнул он головой. — Я вздремнул, услышал ваши вопли…
— В-вы не уплыли?
— Куда? — Лясота усмехнулся наивности вопроса и детским интонациям в голосе девушки.
— Не знаю. — У нее прыгали губы, но она старалась сдерживаться. — Я нашла тут рядом дорогу. Подумала, что мы можем добраться по ней до какой-нибудь деревни, вернулась, чтобы рассказать, а вас не было. И лодки тоже не было. И я испугалась…
Слезы были совсем близко, готовые вот-вот пролиться.
— Лодки? Вы тут искали лодку? Вы бы еще дальше ушли от места стоянки! Как можно было заблудиться в трех соснах?
До Владиславы наконец дошло, что приключилось. Она просто-напросто свернула не туда. А Михайлик ее не бросил. Он тут, здесь. Держит за плечи. Он ее не бросил! От облегчения слезы все-таки прорвались дождем, потекли по щекам и из носа.
— У-у-у…
Лясота чуть отодвинулся, словно этот слезный поток грозил смыть и его. И любят же женщины лить слезы! Вот у его возлюбленной Поленьки глаза практически никогда не были на мокром месте. Так, раз или два всплакнет, да и то тайком, чтоб никто не видел ее слез. И подруги и жены его товарищей по каторге тоже умели держать себя в руках. А эта рыдает в тридцать три ручья!
— Ну извините, барышня, коли что не так сказал. Но, право, расстраиваться из-за такого пустяка… С кем не бывает!
— Много вы понимаете! — сквозь слезы запричитала Владислава. — А я, может быть, впервые осталась совсем одна. Незнакомое место, и никого рядом! Я просто не знала, что делать. Я думала… думала…
— Думать вредно, — назидательно изрек он. — А женщинам — особенно. От этого портится цвет лица.
— Да? — У Владиславы от удивления даже слезы высохли. — А мне мама говорила, что это от слез бывает.
— Как бы то ни было, сейчас ваше лицо испорчено. И советую перестать реветь. Идемте. И запомните раз и навсегда, — он выпустил ее плечи и жестом предложил следовать за ним, — что в вашем положении кричать во все горло опасно.
— Почему?
— Вы же сбежали от отчима и матери, — напомнил Лясота, шагая впереди. — И скрываетесь. Они наверняка уже заметили ваше отсутствие и объявили розыск. Если вы хотели только их немного напугать, то валяйте, дайте знать всей округе, где находитесь, чтобы первый встречный доставил вас на «Царицу Елизавету» в объятия родни. А если вам хочется увидеть своего отца, советую помалкивать и скрываться. Да и мне тоже…
Последние слова он произнес тихо, но девушка все равно услышала.
— Почему вам тоже надо скрываться? Вы ведь собирались покинуть пароход прошлой ночью. Зачем?
— Сел не на то судно и понял это слишком поздно, — вывернулся Лясота, ругая себя за длинный язык и не желая открывать своих тайн. — Но это все мелочи по сравнению с похищением человека…
Они вышли на ту прогалину, где хозяина сиротливо дожидался мешок с вещами, а трава была слегка примята. И, услышав последние слова, Владислава так и села:
— Каким еще похищением? Какого человека?
— Вас, барышня. Ваш отчим наверняка так и представит дело полиции — мол, нашелся негодяй, который украл любимую дочку с целью… ну, не знаю, что он там наплетет. Может, с целью получения выкупа или чтобы надругаться, или… не знаю и знать не хочу. Мне за это в любом случае грозит виселица. А я ведь только собирался помочь.
Владислава хотела было возразить, но вспомнила лицо князя Михаила Чаровича, его жадные властные объятия, его злой голос — и промолчала. Ее саму он, может быть, и не тронет, но вот на ее спутнике отыграется.
— Так что нам с вами надо держаться от людей как можно дальше, — подытожил Лясота. — И связываться с ними в самом крайнем случае. Да и то делать все буду я.
— А я?
— Не высовываться.
— Но…
— Вас ищут, забыли? Вас! Это ваши приметы будут на руках у полиции, которая будет искать всех похожих девушек вашего возраста. Про меня, конечно, ваш отчим может догадаться, но он не знает ни моего имени, — мысленно Лясота усмехнулся: «Настоящего имени!» — ни определенных примет. Он же почти меня не видел и отделается только общими словами: мужчина лет тридцати, чуть выше среднего роста, ну и так, по мелочи. — Про еще одну примету, которую пока скрывали рукава рубашки, он предпочитал молчать. Его запястий вроде на пароходе никто не видел. Иначе даже на борт бы не пустили. И эта девица пусть тоже подольше ни о чем не догадывается.
— Так что, дабы нас видело как можно меньше людей, путешествовать будем по ночам, а днем отсиживаться в укромных уголках вроде этого, — подытожил Лясота, снова укладываясь на траву. — Я собираюсь еще немного вздремнуть. А вы постарайтесь не шуметь и не теряться. Договорились?
Девушка кивнула, и он повернулся на бок, закрывая лицо полой сюртука. Пока есть возможность выспаться, этим надо пользоваться. Что-то подсказывало Лясоте, что ему в ближайшие дни не удастся как следует отдохнуть и расслабиться.
9
Громкий девичий крик прокатился над рекой, и вынырнувшая, чтобы глотнуть воздуха, тварь на миг замерла, растопырив конечности. В человеческом голосе звучал страх. Напуганный человек — легкая добыча. Кроме того, что-то свербело в мозгу существа, заставляя спешить на крик. Какое-то неопределенное чувство. Не страха, нет… Вернее, не только страха. Существо не умело мыслить абстрактно, оно почти не умело думать и не помнило, почему спешит вниз по течению, время от времени выставляя голову на поверхность. Его гнала вперед неведомая сила. Существо должно найти… кое-кого. Это было все, что оно знало. И, кажется, поиски скоро могут увенчаться успехом.
Сила, гнавшая существо вперед вопреки здравому смыслу, сила, наделившая его знанием, намного превосходила все, что существо могло ей противопоставить. Оно превратилось в покорного слугу, не смеющего роптать против хозяина, но мечтающего выместить злобу на тех, кто слабее или просто подвернется под руку.
Крик повторился — немного громче, и был достаточно долгим для того, чтобы определить направление. Вниз по течению и чуть правее, у дальнего берега. Существо ударило передними лапами-плавниками и хвостом, торопясь поскорее догнать так громко кричавшую двуногую дичь.
Второпях оно не ушло на глубину, не желая рисковать и пропустить третий возможный крик. И, сосредоточившись на цели, не сразу заметило силуэт рыбацкой лодки.
Волга от истоков до устья полна рыбой. Там, где слишком мелко для пароходов, ее перегораживают сетями. Там, где ходят торговые и пассажирские суда, сети ставят вдоль берега или бродят с бреднем, собирая попавшую в тенета рыбешку. Ставят верши и куканы, сидят над обрывом с удочкой… Проверив одни сети, рыбаки часто не спешат домой, а плывут за другими, а порой и за третьими. Выгрузят улов — и снова на реку. Раза два-три сплавают — и день прошел.
