От невероятной догадки мороз продрал по коже. Лясота тихо встал. Рука сама нашла пистолет. Вчера, чтобы не заснуть, он разобрал, тщательно почистил и собрал оружие снова, зарядив пулями с сухим порохом.
Когда он поднялся, что-то блеснуло во мраке. Слуховое окошко, снаружи подсвеченное желтым и оранжевым светом. Огонь. Уж не пожар ли? Вряд ли. После ливня все так пропиталось водой, что загорится только нефть.
Затаив дыхание, он сделал шаг, другой… Тело двигалось само, легко и плавно. Лясота словно тень скользил по чердаку, краем глаза лишь отметив, что он поделен на несколько комнат, подобных той, в которой им пришлось заночевать.
Добравшись до слухового окна, осторожно выдавил затягивавший его бычий пузырь, глянул вниз — и остолбенел.
На задах дома, где им пришлось заночевать, в кустах ивняка и осинника на дне неглубокого, но крутого оврага протекал неширокий, всего два-три шага, ручей. В том месте, где заросли были реже, стояла водяная мельница, бегущая вода вращала лопасти мельничного колеса. Двери меленки были распахнуты настежь, оттуда лился оранжевый свет, озаряя все вокруг. В этом свете туда-сюда мелькали черные невысокие тени, и Лясоте понадобилось несколько секунд, чтобы распознать в них чертей.
Перекликаясь визгливыми голосами — сейчас их было слышно гораздо лучше, — они носились как угорелые. Одни затаскивали в мельницу мешки, которые приносили откуда-то издалека, другие просто бегали вокруг, время от времени заскакивая внутрь и тут же выбегая обратно. В льющемся из меленки свете можно было рассмотреть их мордочки с курносыми носами, торчащие из спутанных волос рожки и большие уши. Одеты чертенята были почти как люди, только штанишки и рубашонки у них были куцыми, не по росту. Рука сама потянулась к нательному кресту, но замерла на полпути. Рисковать, пожалуй, не стоило. Он был один, а чертей — около дюжины.
Пока он колебался, со стороны дома послышался человеческий голос, показавшийся знакомым. «Пошевеливайтесь, бездельники!» Черти мигом засуетились, забегали, кое-как затаскивая мешки внутрь мельницы. Скакавший по крыше чертенок изловчился и запрыгнул на мельничное колесо. От толчка оно дрогнуло, начало вращаться, чертенок побежал по нему, перебирая ногами, заставляя вращаться все быстрее и быстрее. Через пару минут к нему присоединился второй, а потом и третий. Они мчались, словно наперегонки, отчаянно работая локтями, как мальчишки. Ущербная луна освещала их мордочки. В меленке затарахтело, застучали мельничные жернова.
Тем временем остальные черти перетаскали мешки внутрь, захлопнули двери мельницы, но оранжевый свет остался. Теперь, казалось, светилась сама меленка — он проникал через каждую щелочку тонкими яркими лучиками. Рокот и стук внутри продолжались. Но вот раздался пронзительный свист — и трое чертей с шумом и плеском попрыгали в ручей. Колесо сделало еще несколько оборотов и постепенно замедлило ход, а потом и вовсе остановилось. И одновременно с этим на мельнице погас свет. Теперь овраг был погружен в темноту. С превеликим трудом Лясота разглядел, как снова распахнулись двери, и согбенные тени стали по одному выносить из нее мешки. Сгибаясь в три погибели, они волокли их вверх по склону оврага, как раз в сторону дома.
Лясота тихо выпрямился. Рука, сжимавшая пистолет, слегка дрожала. Ну надо же так повернуться судьбе! Удирали от одной чертовой мельницы, чтобы в конце концов явиться на другую! Да еще ели и спали под проклятой крышей! Ну, он-то, положим, не спал — не успел, но ел за двоих, аж за ушами трещало. И как не догадался, как сразу не почувствовал, что тут дело нечисто?
Впрочем, что теперь казниться! Бросив последний взгляд на каморку, где спала княжна Владислава, он тихо спустился вниз.
Старик все сидел у стола рядом с жарко горевшим огнем. Перед ним все так же стояла свеча, миска с кашей, кружка и тарелка с ломтями хлеба. Но в остальном он переменился. На вошедшего гостя взглянул спокойный, уверенный в себе колдун. Ни тени угодливости, ни намека на почтительность.
— Почему не спишь? — поинтересовался он.
— Не хочу.
— Твое право. — Колдун наклонил голову. — Да ты не стой у порога. Проходи, раз пришел.
Но Лясота словно прирос к полу.
— Нет у тебя власти надо мной, чтобы приказывать, где стоять, — ответил он.
Старик улыбнулся.
— А ты не так прост, как кажешься, — промолвил он.
— Да и ты тоже не тот, кем хочешь казаться, — в тон ответил Лясота.
Они посмотрели друг на друга. Глаза у старого колдуна были холодные, водянистые, но живые, человеческие.
— Ты не такой, как все, — наконец промолвил он. — Сколько их было, тех, кто заходил на огонек и оставался тут ночевать, — и ни один не проснулся, ни один не услышал, как вертится колесо.
— Я не спал, — возразил было Лясота, но колдун ответил такой улыбкой, что дальше спорить расхотелось.
— И твоя девушка, — старик указал взглядом наверх, на чердак, — тоже не такая.
— Она обычная.
— Кого пытаешься обмануть? Меня или себя? Или не видишь, кто эта девушка?
Лясота изо всех сил постарался оставаться спокойным, хотя бы внешне. Хозяин чертовой мельницы так говорит нарочно.
— Ты лжешь.
— Не видишь или не желаешь видеть?
Тон старика изменился. Теперь он словно размышлял вслух, пытаясь разгадать интересную загадку. Склонил голову набок, пристально изучая лицо гостя. Протянул руку, пошевелил пальцами в воздухе. Лясота почувствовал их прикосновение, хотя стоял слишком далеко. Последовал быстрый болезненный укол, как будто выдергивали из ранки занозу.
— Не видишь, — констатировал старик. — А мог бы. Хочешь, глаза тебе открою?
— Нет.
Нет, этого не может быть. Старый шаман биармов на старом стойбище говорил ему, что он закрыт. Обещал, что однажды его Силы вернутся, но не сказал, когда и как. Но ведь не от колдуна с чертовой мельницы он снова получит этот дар?
— Нет!
— Не веришь? — Старик сухо рассмеялся. — Напрасно не веришь. Ты не такой, как все. Оставайся.
— Нет!
В висках гулко стучала кровь. В комнате, несмотря на ее размеры, было жарко и душно. Пахло дымом и гарью. Ужасно хотелось на свежий воздух. Пусть на дворе глубокая ночь, ему так нужно сделать хоть глоток, хоть раз вздохнуть полной грудью!
— Не хочешь. — Старик был спокоен. — А ведь придется.
— Нет!
— Ну вы только посмотрите на этого упрямца! — внезапно развеселился колдун. — Ты думаешь, я сплю и вижу, как бы извести еще парочку случайных путников? Я тебя насквозь вижу, Петр Михайлик, — сказал, как выплюнул, его имя, — или как там тебя зовут на самом деле! Ты едва вошел, я сразу все про тебя понял. Ты силен. Был силен и мог бы стать еще сильнее. Настолько, что я сейчас не хочу настаивать и тем более не хочу заставлять, Я прошу остаться.
