Старый колдун стоял в дверном проеме, держа в руке свечу. Он без улыбки поглядел в их лица.
— Проходите, — только и промолвил. — Ужин на столе.
В просторной комнате все было по-прежнему. Так же горел в очаге огонь. Так же хозяин дома сидел во главе стола. Так же, как утром, ждало гостей угощение. Лясота опустился на скамью, положил кулаки на стол.
— Отпусти нас, колдун!
— Пожалуйста! — всхлипнула Владислава.
— Хорошо, — неожиданно ответил старик. — Но с одним условием. — Посмотрел на их ошарашенные лица и добавил, разделяя каждое слово: — Вы оба сможете покинуть это место вдвоем только в том случае, если кто-то третий захочет взять вас с собой.
Ночью ему не спалось — терзали тревожные, горькие мысли. На соседней лежанке, немного повозившись, притихла княжна Владислава. Сначала девушка лежала молча, потом начала еле слышно всхлипывать, и от каждого звука Лясоту словно выворачивало наизнанку. Ему, если разобраться, даже хорошо — в конце концов, он беглец. Его могут до сих пор искать, а после той встречи на пароходе небось уже по всем городам и весям объявили в розыск. Отчим княжны уж точно не оставит его в покое, как «похитителя невинных дев». И избушка старого колдуна может, оказаться отличным выходом из положения — есть, во всяком случае, убежище, где он в безопасности. А Поленька… ну что ж, ждала столько лет, авось еще бы подождала. Но вот княжне Владиславе-то за что? Такая жизнь не для нее. Что ее ждет в избе у колдуна? Ничего хорошего. Надо ее отсюда вызволять.
— Простите, барышня, — прошептал Лясота. — Это я во всем, виноват.
Всхлипывания стали громче. Вот женщины! Чуть что — глаза на мокром месте.
— Не ревите, слезами горю не поможешь, — проворчал Лясота. — Да успокойтесь вы! Я что-нибудь придумаю!
Всхлипывания прекратились. Княжна завозилась на своей лежанке, повернулась к нему. В темноте белело ее лицо с черными линиями бровей, черными провалами глаз и припухшими губами.
— Правда? — пролепетала она.
— Побожусь! И не из таких передряг выбирался! — В доказательство он перекрестился, и почти сразу внизу что-то громко затрещало и хрустнуло, словно сломалась балка.
Владислава взвизгнула. Лясота метнулся к ней, зажимая рот ладонью.
— Цыц!
Он уловил краем уха далекие злобные вопли чертей на мельнице и шаркающие старческие шаги.
— Лежите! — придавил девушку к постели. — Закройте глаза. Спите.
— Боюсь! — Она тем не менее послушно зажмурилась.
— Надо. И запомните, что бы вы ни увидели, что бы ни услышали — не шевелитесь и не выдавайте себя. Лучше вообще не открывайте глаз, будто вас тут и нету.
Только успел перевернуть ее лицом к стене, только метнулся к своей лежанке, как откинулась крышка. Снизу ударил бледный свет. Медленно, бесшумно поднялась голова, потом плечи…
— Не спишь, — сказал колдун, бросив взгляд в темноту.
— Не сплю, — признался Лясота.
— Твоя работа?
Черти все визжали и ругались на своем языке.
— А что я такого сделал?
— Мельницу остановил. Не знаешь, что это значит?
— Догадываюсь. Но я ничего не делал. И пальцем не шевельнул!
— Ишь ты, — усмехнулся колдун, — ничего не делал… Знаем мы таких. А ну-ка пошли со мной!
Лясота ощутил, как против воли шевельнулось его тело, сползая с лежанки. Он попытался сопротивляться, но в ответ его пронзила резкая боль — словно раскаленные иглы вогнали в каждую мышцу. Он стиснул зубы, послушно сползая на пол. Боль отпустила, но осталась зудящим в мышцах напоминанием — мол, только дернись без разрешения, узнаешь!
Не смея повернуть головы, бросил взгляд на лежанку княжны. Вроде незаметно, но колдун захихикал:
— Боишься? Ничего с нею не случится. Иди уж! Она спать будет!
И точно — Лясота скорее догадался, чем заметил, что девушка мгновенно провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
Они вдвоем — старик впереди — спустились в ту самую комнату. Огонь горел по-прежнему, но теперь почему-то не разгонял, а словно сгущал темноту. Сели друг напротив друга. Визг чертей у замершей меленки был слышен плохо. Лясота невольно прислушивался к этим звукам. О чертовых мельницах он в свое время был наслышан достаточно, чтобы теперь начать беспокоиться о своей судьбе. На веки вечные стать рабом чертей и до скончания мира таскать зерно в жизни и после смерти — вот самое малое, что ему грозило.
— Оставь их. — Колдун заметил его внимание. — Пусть себе орут и бесятся. Не они надо мной — я над ними господин. Слово скажу — и пальцем не тронут, да еще и сапоги лизать начнут.
Он сказал это так спокойно и буднично, что Лясота поверил.
— Кто ты?
— Твой хозяин. И учитель.
Старик шевельнул рукой — и из темноты к нему по столу сама собой выползла, волоча за собой цепь, толстая книга в деревянном окладе, выкрашенном в черный цвет. Еще одно движение руки — и она распахнулась, подъехала к Лясоте, демонстрируя ровные ряды букв и символов. В каждом углу на каждой странице была помещена яркая картинка, так что сам текст располагался крестообразно. Некоторые слова и символы были знакомы. При желании Лясота мог бы их прочесть: «Нечистого духа, коий служит тебе, дабы из воли не выходил и договора не нарушал, усмиряют так: берут кровь черной козы, которую еще ни разу к козлу не тягали, сушат траву болиголов и богородицыну травку, варят отвар, мешая с кровью и приговаривая…»
— Читай-читай, — кивнул колдун, заметив, что Лясота отвел глаза. — Тебе их усмирять придется, когда черед настанет! Готовься.
— Нет, — не обращая внимания на боль в мышцах, Лясота выпрямился. — Я не могу.
— Боишься.
Он промолчал.
— Зря. Чую в тебе Силу, и немалую. А что спит она, так только до срока. По своей воле лишился ты ее — в твоей воле и воротить ее в прежнем размере. Лишился ты Силы своей, — продолжал старик, глядя на ошарашенное лицо собеседника, — потому, что супротив себя пошел. От страха или по иной какой причине — не суть важно. А важно то, что отринул ты долю свою, для которой был на свет рожден. Решил иную судьбу себе взять, да не то на роду было написано. Вот и наказали тебя силы высшие — Силу твою запечатали замками. Но жива она. И как примешь свою суть, как решишь все вспять поворотить, так она и вернется.
— А что за суть у меня? — решившись, Лясота поднял глаза.
— Аль сам не заметил? — Колдун почти смеялся. — Тебе, я смотрю, понятно прописанное в книге сей. Хитра, мудра эта книжица, — он щелкнул пальцами, и она сама подползла ближе к хозяину, — не каждому даже из тех, кто от рождения Силой наделен, позволяет она прочесть то, что в ней прописано. Одни видят лишь пустые листы, другие — картинки срамные, третьи знаки непонятные. А тебе вот дано прочесть ее. Знать, признала она тебя своим хозяином, а мне — преемником.
