Вообще-то работы в хозяйстве старого колдуна было не так уж и много. Наколоть дров, натаскать в две огромные бочки воды из ручья, карабкаясь с полными ведрами по склону, вычистить конюшню и засыпать в ясли овес и сено, поставить ограду, набрать растущих поблизости целебных трав по указке хозяина и повесить их сушиться на чердаке. Ну и расставить в сенях бочки, бочонки и мешки так, чтобы не мешали ходить. Лясота от работы не бегал, без удовольствия — кому же охота в неволе быть! — исполняя все приказы. Но колдун знал свое дело, и каждое утро все начиналось сызнова. Каждое утро расколотые поленья каким-то злым чудом опять становились целыми. Каждое утро в пустой конюшне грязи было чуть ли не по колено, вода из бочек исчезала, а ограда оказывалась разобранной. Лясота злился на хозяина, но поделать ничего не мог и продолжал терпеть, выжидая удобного момента.
Засучив рукава, принялся за дело. Пока руки работали, мысли шли своим чередом! Было ясно, что хозяин его испытывает, что все это не просто так. Должен быть способ разорвать этот круг. Но как? Несмотря на обещание обучить черному колдовству и даже сделать своим преемником, старик не торопился снова доставать черную книгу. Миновало уже четыре ночи с той, первой. Может, уроки ему будут давать только раз в неделю? Или вовсе раз в месяц? Сколько же тогда пройдет времени? Как долго ждать?
«Я ничего не помню, — билась в голове мысль. — Я ничего не могу. Все ушло, старый шаман ошибся. Именно сейчас, когда мне так надо уметь видеть, я слеп!» Колдун обещал, что Сила его проснется, когда он опять станет тем, кем рожден. Но не случится ли это слишком поздно?
Ко всему прочему добавлялась тревога за княжну Владиславу. Колдун не загружал девушку работой. Ей было дозволено бродить везде, и не раз вечером старик за ужином намекал, что для нее путь-дорога открыта, стоит лишь пожелать уйти. Но Владислава вместо этого день-деньской сидела на чердаке или держалась где-то поблизости.
Стоило ему вспомнить про девушку, как рядом послышались шаги.
— Осторожней, — буркнул сквозь стиснутые зубы. — Зашибу.
Замахнулся топором, ударив по полену. Топор вгрызся в дерево, застрял, напоровшись на сучок. Выругавшись сквозь зубы, Лясота поудобнее перехватил рукоять, чтобы расколоть чурку новым ударом, ударил колуном, разбивая пополам, раз и другой.
Наконец полено разлетелось на две половинки. Лясота выпрямился, бросил взгляд через плечо.
— Вы еще здесь?
— Я принесла вам воды, — робко промолвила Владислава, делая шаг вперед. В руках она держала большую глиняную кружку.
— Спасибо, — вогнав топор в бревно, он принял кружку, сделал глоток.
— Вы не устали? Вы так много работаете… даже не присядете ни на миг.
Он усмехнулся.
— Когда вы рядом — нет!
Это было действительно так. Еще минуту назад Лясота чувствовал, как отчаянно ноют мышцы, как слабость сковывает члены, а теперь ощущал себя бодрым и свежим, словно только что встал с постели.
— Вы смеетесь надо мной, — почему-то обиделась княжна.
— Помилуйте, барышня! И в мыслях не было! Благодарю за воду.
Вернув кружку девушке, он снова взялся за топор, но тут неожиданно услышал:
— А что это у вас… с руками?
Топор едва не выпал из онемевших пальцев. Лишь привычка помогла сдержать свои чувства. Дурак! Трижды дурак! Мало тебя били? Однажды она, конечно, должна была это заметить, но лучше поздно, чем рано. А еще лучше — вообще никогда. А сам-то хорош — распустил хвост.
Лясота посмотрел на свои руки. На запястья и следы на них, оставленные временем и железом. Принимаясь за работу, он закатал рукава рубашки до локтей.
— Болел я.
Вот сейчас она спросит, что это за болезнь. И что ей ответить?
— Не беспокойтесь, барышня. Это не заразно. Все давно уже прошло. И даже больше не болит.
Она все стояла рядом, волнуясь и кутаясь в свою шаль.
— А вы правда офицер?
Топор опять чуть не вырвался из руки. Промахнувшись, Лясота ударил по сучку и еле выдрал топор.
— С чего вы взяли, барышня? — Он опасался смотреть на девушку.
— Ну вы же сами сказали этому старику…
— Мало ли что я сказал. Не обращайте внимания! Я сказал то, что он хотел услышать, не более того.
Он снова взялся за работу, замахиваясь топором изо всех сил, промахиваясь, ударяя в сучки и теряя время и силы, пытаясь извлечь застрявшее лезвие из неподатливого дерева. Если бы можно было так же легко разрубить всю прошлую жизнь, начать с чистого листа!
— Помогите мне, — нарушила молчание Владислава. — Я больше не могу тут оставаться. Мне страшно! Он так на меня смотрит…
— Знаю.
Взгляды, которые хозяин дома бросал на девушку, были чисто мужскими взглядами. Сегодня утром, например, старик предложил княжне переменить платье — мол, негоже такой красавице который день в одном и том же ходить, так пусть примерит обновки. Сказать по правде, у Владиславы глаза загорелись — ей надоело серо-зеленое дорожное платье и хотелось переодеться во что-нибудь другое. Но колдун, распахнув перед нею один из стоявших у стены в большой комнате сундуков, так потирал руки, так торопил ее немедленно сбросить с себя одежду, что она опомнилась и отказалась наотрез. Лясота не сомневался, что это тоже была ловушка, расставленная специально для нее. Кто знает — может быть, эти обновки крепче привяжут гостью к хозяину дома. Или, наоборот, исчезнут в самый неподходящий момент, оставив девушку голой.
— Я хочу отсюда уйти. Но я боюсь! Спасите меня!
Он обернулся, и Владислава, порывисто шагнув вперед, взяла его за руку. Ее глаза неожиданно оказались так близко. Лясота собрал в кулак волю, чтобы не выпустить из второй руки топор и не обнять, прижимая к себе. «Поленька!» — пришла спасительная мысль.
— Вы свободны, барышня, — прошептал он внезапно севшим голосом. — И вольны уйти отсюда в любой момент.
— Но я не хочу! Не хочу уходить одна! Я боюсь! Мне страшно! Я пропаду одна. И там мой отчим.
— Ваш отец защитит вас, — сказал он. — Хозяин обещал, что вы попадете к нему целой и невредимой…
И избавит его от искушения. Видит бог, ему намного легче будет перенести мысль о вечной разлуке с невестой, если княжны Владиславы не станет рядом. Ее стройная фигурка, большие глаза, длинные косы будоражили воображение, будили желания, с которыми бороться было все труднее.
— Я ему не верю! Я его боюсь. Помогите мне! Вы обещали!
— Я не могу отсюда уйти, — напомнил он. — Вы же знаете.
— Он заколдовал вас?
— Нет, барышня. Я просто не могу.
Сказал — и отвел взгляд, решив не напоминать девушке поставленного хозяином условия. Но она не должна догадываться о том, что колдун взял его в ученики. Лясоте приходилось слышать о невольных колдунах, кто не хотел, а через обман или насилием обрел колдовской дар. Их судьба была ужасна. Не желая заниматься черным колдовством, они погибали мучительной смертью, но и после кончины не находили себе покоя. Призраками летали по миру, иногда перерождаясь в чудовищ и упырей, которые убивали всех без разбора, пытаясь чужими муками заглушить собственную боль. Помнится, когда Лясота был совсем мал, в соседнем хуторе умерла ведьма, перед смертью наделив своим даром родную внучку. Девушка так испугалась открывшейся ей судьбы, что кинулась в омут. Тело ее искали и не нашли, а на третью ночь она пришла под окна родного дома, стала плакать и причитать, умоляя простить ей глупый поступок и впустить в дом. Младшая сестренка не выдержала и отперла дверь. Упыриха проникла внутрь и загрызла девочку. На другую ночь она вернулась прямо к гробу, причитая, что хочет попросить у сестры прощения. Бабка, наполовину оглохшая и ослепшая от старости, расслышала все по-своему, отомкнула засов — и тоже была убита. Испуганные родители взяли двух оставшихся детей и пошли ночевать к соседям. Но упыриха достала их и там, после начав убивать всех селян без разбора. Набеги прекратились, только когда распухшее тело невольной ведьмы все-таки отыскали, вбили в грудь осиновый кол, после чего спалили на костре и развеяли пепел по ветру. Тогда был жив отец, вместе с остальными мужчинами достававший останки девушки, и Лясота, хотя ему в ту пору не было и восьми лет, на всю жизнь запомнил, как страшно кричал и ругался труп, пока его, с колом в груди, волокли на костер. Как он корчился и умолял вытащить его из пламени. И как потом долго еще над омутом слышались стоны и вздохи неупокоенной души. Помнил — и не хотел для себя такой судьбы. Но, если не случится чуда и не явится сюда кто-то, пожелавший взять их обоих с собой, рано или поздно ему придется стать черным колдуном.
