На ладони лежал кусок, посыпанный солью. Есть захотелось еще сильнее. Он потянулся, взял его губами. Кое-как запихнул дальше, за щеку. Вкусно! Ткнулся носом в ладонь, ощущая запах девичьей кожи и не зная, как еще отблагодарить за этот жест.
Свободной рукой девушка осторожно дотронулась до его шкуры. Он вздрогнул от легкого прикосновения.
— Больно? — Княжна отдернула руку.
Лясота помотал головой. Проклятая уздечка издевательски зазвенела всеми бляшками, словно засмеялась.
— Это… правда вы, Петр?
Он кивнул. Звякнула уздечка. Во рту был противный вкус железа. Мундштук мешался, натирая порванную губу, и он то и дело мусолил его, злясь на себя за то, что не может хотя бы вытолкнуть изо рта эту дрянь.
— Если бы своими глазами не видела, ни за что бы не поверила! Что он с вами сделал?
Он вздохнул. Как ей объяснить?
— Знаете, а вы красивый! — Поколебавшись, Владислава все-таки дотронулась рукой до его лба, провела по носу, щекам, коснулась шеи. Лясота терпел эту странную ласку, вздрагивая лишь, когда девушка задевала рубцы. — Папа сказал бы — породистый. Золотисто-каурый. Я немного разбираюсь в лошадях. У нас с папой небольшой завод был. Мы с ним однажды были на конской ярмарке и там видели таких лошадей…
Лошадей! Он невольно заржал, и девушка отдернула руку.
— Простите меня! — Даже в темноте было видно, как она покраснела. — Я не должна была так говорить. Я дурная и невоспитанная. Вам плохо, а я… Простите! Я не хотела. Просто я люблю лошадей… Ой, я опять говорю что-то не то! Но я не такая, честное слово! Мне вас очень жаль! Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
Он вздохнул. Как ей объяснить про уздечку? Потянулся носом, ткнул в крюк, к которому она была прикручена.
— Отвязать? — догадалась княжна. — Вас надо отпустить?
Он тряхнул шеей. Отпустить, и тогда он сможет убежать и бегать в облике коня до тех пор, пока кто-то не снимет с него узду, вернув прежний вид. Над ним не будет власти старого колдуна, но что будет потом? Если он действительно породистый жеребец, как сказала княжна, вдруг первый же встречный захочет забрать его себе? А там — кто знает, какая его ждет судьба? Запрягут в телегу? Или отправят на конскую ярмарку, чтобы какой-нибудь помещик купил его для своих кобыл? Нет, конечно, рано или поздно с него сняли бы уздечку, но чего придется натерпеться до этого момента? А вдруг на ярмарке его захочет купить сам колдун? Что он с ним сделает тогда за ослушание? И как быть с Владиславой? Оказавшись на свободе, он может убежать, но девушка-то останется тут, заложницей. Нужна ли ему свобода такой ценой?
Она по-своему поняла его жесты.
— Я попробую.
Поправив на груди шаль, она подошла к крюку, дернула обмотанный вокруг него повод раз, другой. Потом попыталась развязать узел, но, провозившись несколько минут, только запутала его сильнее.
— Не получается! — Владислава сдула со лба выбившуюся из прически прядку. — Крепко примотана!
Лясота знал, что дело не в крепости. И у кого-нибудь другого в руках повод развяжется от легкого прикосновения.
— Я не знаю, что делать! — всплеснула руками Владислава и вдруг обхватила коня за шею, прижавшись щекой. — Но обязательно что-нибудь придумаю!
19
Утром колдун вышел на двор мрачный настолько, что стоило ему показаться на крыльце, как Лясоту пробрала дрожь. Вывернув шею, он с тревогой следил за приближавшимся стариком. Тот выглядел так, словно не спал всю ночь. Вслед за ним на пороге показалась княжна Владислава. Кутаясь в свою шаль, она не сводила глаз с жеребца и старика. Девушка не сомкнула глаз до рассвета, ворочаясь с боку на бок и терзаясь тревожными мыслями. Ей было страшно, одиноко и ужасно жаль своего спутника. Она даже не так волновалась о себе, как о нем. Бедненький! Ей хорошо — лежит в постели, рядом с теплой печной трубой, сыта и никем не обижена. А он стоит там себе под открытым небом, без воды и еды… Как он на хлеб накинулся! И даже слова сказать не может! А этот злой старик опять станет его мучить!
Утром девушка попыталась вступиться за Лясоту, попросила освободить. Колдун выслушал ее, насупив брови, но договорить не дал, шлепнув ладонью по столу.
— Это мой дом. В нем я хозяин. Тут мои законы. А он их нарушил. Впредь будет ему уроком.
— Так вы его освободите? — встрепенулась тогда княжна.
Колдун смерил ее насмешливым взглядом.
— Погляжу.
И вот теперь Владислава потянулась следом, чтобы своими глазами увидеть, исполнит ли колдун свое обещание.
Она ахнула, когда в руке у него внезапно оказалась плеть. Самого Лясоту пробрала дрожь. Он прижал уши, напрягся, готовый терпеть новую боль, попятился, врезавшись крупом в повалившийся за день забор и задирая голову, чтобы не попало по глазам. Но колдун только снял с крюка повод и отвел его в конюшню. Вышел он оттуда несколько минут спустя один.
Не помня себя, Владислава кинулась внутрь. Все стойла были пусты, и только в одном из них переминался с ноги на ногу золотисто-каурый жеребец. Он по-прежнему был привязан за ту же самую уздечку, только теперь повод был подлиннее, так что можно было дотянуться и до полных овса яслей, и до воды.
— Вы? — всплеснув руками, девушка бросилась к коню. — Да сколько же это будет продолжаться?
«Пока кто-то уздечку не снимет!» — хотел сказать Лясота, но только тихо заржал.
— Вы чего тут забыли, барышня? — Колдун показался на пороге конюшни — черная тень на фоне светлого пятна. — Пущай постоит. Ему полезно! Не весь еще норов дурной из него вышел. Ишь как глаза пучит. Того и гляди, лягнет.
— Я только… — Девушка невольно придвинулась к Лясоте поближе, как будто он даже сейчас, на привязи, мог ее защитить. — Посмотреть, как он…
— Дела все переделаете — и можете миловаться, сколько душе угодно! — отрезал колдун.
— Какие дела? — оторопела Владислава. От удивления княжна даже не обратила внимания, на что намекал старик. Она жила тут уже пятый день, и все это время чувствовала себя гостьей, маясь от скуки и тревоги.
— А такие! Пора и вам, гостюшка дорогая, ручки белые работой потревожить. Дрова-то колоть не заставлю, а вот мисок, кружек да плошек грязных накопилось много. И зашить-починить кое-что надо. С иголкой-ниткой управляться небось нянюшки вас обучали? Вот и поглядим, хорошо ли вас выучили!
Властно взяв ее за локоть, хозяин вывел девушку из конюшни.
Работы оказалось много. Одних мисок и тарелок дюжины четыре, не считая кружек и ложек. Потом пришлось скоблить стол, подрубать скатерти и полавочники, пришивая к ним красную узорчатую бахрому. Мести пол, в сундуках перетряхивать одежду — сначала вытащить, вынести на двор, встряхнуть, чтоб избавить от пыли, затем уложить все назад и засыпать сушеной лавандой — от моли. Непривычная к такой работе, Владислава чуть не плакала. Удерживало ее только одно: а что, если колдун разозлится на нее и тоже в кого-нибудь превратит? Что им тогда делать? Девушка не могла представить себя в облике, скажем, козы или коровы.
