— Обещал за выкуп ее отпустить, — с неохотой признался тот, но тут же огрызнулся: — А только пока письмо твое туда, да пока оно обратно воротится, много дней пройдет. И ты что, думаешь, задарма тут будешь есть-пить… Князева дочка!
Настасья потянула девушку за собой. Веревку с ее запястий наконец-то сняли, и Владислава смогла почесать давно зудевшую кожу. Лясота остался один. Он хотел окликнуть девушку, сказать, что все будет хорошо, но получилось только тонкое ржание.
На этот голос все обернулись.
— Степка! А ну живо сюда! Почисти красавца, гриву расчеши да в стойло определи. Ты глянь, Настасья, — продолжал атаман, — какого красавца я у нашего старика-то раздобыл!
Настасья обернулась уже от крыльца. Она крепко держала Владиславу за руку, и девушка почувствовала, как напряглись пальцы женщины.
— Ты где, говоришь, коня-то добыл? — обманчиво ласково поинтересовалась она.
— У колдуна нашего, что на чертовой мельнице. Степка угнал.
— Колдовского коня? Ты чего удумал, а? — вскрикнула Настасья. — Ты только глянь, холерное семя, чего ты к нам притащил? Погибели нашей хочешь?
— Захлопни пасть, дура неотесанная! — багровея, заорал в ответ Тимофей Хочуха. — Вот я тебя враз батогами… Учить меня вздумала? Держись!
Он схватился за плеть. Владислава шарахнулась в сторону, втягивая голову в плечи, но Настасья крикнула:
— Да ты на коня-то глянь! На коня! Аль бельмы залило?
Тимофей обернулся — и с размаху хлопнул себя самого плетью по сапогу.
— Степка! Разиня! Выколи твои глаза! Ты пошто, бесов сын, уздечку с него не снял? Право слово, у бабы ума больше, чем у тебя, на что дура дурой, а враз углядела. Сымай эту гадость да в огонь! Не ровен час, колдун по следам нас достанет!
Парень, придерживавший жеребца за узду, потянулся снять ее, и Лясота сам наклонил голову. Сейчас! Сейчас!..
Ненавистная уздечка, целый день доставлявшая одни мучения, наконец упала — и в тот же миг резкая боль скрутила все тело. Он заржал, слыша, как ржание переходит в истошный крик. Задрожали конечности, захрустели, сминаясь, кости. Перед глазами запрыгали цветные пятна. Чувствуя, что теряет сознание от боли, он попытался устоять, но ноги подогнулись, и под удивленные, испуганные, возмущенные вопли он рухнул на двор, корчась в судорогах.
Когда парень сорвал уздечку и жеребец дернулся, заржав страшным голосом, а потом начал меняться, Владислава тоже закричала вместе со всеми. Девушка зажмурилась, не в силах смотреть на этот ужас, но потом пересилила себя. Настасья больше не держала ее руку. Женщина, побелев, пятилась, крестясь и лепеча дрожащими губами: «Оборотень! Оборотень! Мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй!» Разбойники тоже отпрянули, а Степка с ужасом отбросил от себя уздечку и судорожно стал топтать ее ногами. Когда же превращение свершилось и глазам разбойников вместо золотисто-каурого красавца-коня предстал корчившийся на земле дрожащий голый мужчина, девушка очертя голову кинулась к нему, упала рядом на колени, обнимая и пытаясь помочь встать.
Члены еще дергались в последних судорогах, боль еще накатывала волнами, и в глазах было темно, но Лясота уже чувствовал, как чьи-то руки осторожно дотрагиваются до него. Машинально он вцепился всей пятерней в тонкие пальцы, оперся на худенькое плечико, наваливаясь всей тяжестью.
— Петр… Петр!
Голос доносился словно из-под воды. Кто такой Петр? Он ничего не помнил.
— С вами все в порядке? Вы меня слышите?
Он кивнул, все еще не понимая, о каком Петре идет речь. Выпрямиться удалось с трудом. Болело все тело. Больно было дышать.
— Вставайте! Ну же… Я вас не подниму! — В голосе слышатся слезы. Он сумел повернуть голову. Задержал взгляд на девичьем лице.
— Ты кто?
— Вы… — Слезы все-таки прорвались, побежали по щекам. — Вы меня не помните?
— Извини… — Одной рукой цепляясь за девушку, второй он несильно ударил себя по лицу. — Все как в тумане…
Наконец удалось встать. В голове прояснилось. Он начал вспоминать и по-новому оглядел разбойничью крепость и столпившихся вокруг мужиков. Задержал взгляд на дородном бородаче, пытаясь припомнить, как его зовут.
— Ты колдун? Оборотень? — грозно вопросил тот. — Если ты человек — стой как стоишь. Если нечисть — волчком завертись!
— Я — человек, — промолвил Лясота, заново привыкая к звучанию своего человеческого голоса. — Меня… хозяин в коня превратил. Не сняли бы уздечки — век бы в лошадиной шкуре бегал.
Владислава, стоявшая рядом, улыбалась сквозь слезы, прижимаясь щекой к его плечу.
— За что? — последовал вопрос от атамана.
— За нрав.
— Гм… А как звать тебя, норовистый?
— Ля… Петр, — быстро опомнился он. Когда он заговорил, память стала возвращаться стремительно. — Петр Михайлик. Приказчиком был у купца одного… — Он переступил босыми ногами, сообразил, что стоит перед народом голым, и женщины уже начали его разглядывать. — Дайте чего-нибудь надеть, чтоб срам прикрыть!
Атаман кивнул, и Настасья ушла в терем за вещами.
— Ну-ну. — Тимофей Хочуха смотрел в упор. — Приказчик, говоришь? Не из Закаменья ты, приказчик? Давно оттуда?
«Увидел», — сообразил Лясота, но взял себя в руки.
— Недавно.
— Отпустили или так… ушел?
— Ушел. — С этими людьми хитрить и врать смысла не было. То, что Тимофей Хочуха не простой разбойник, раз водит дружбу с колдунами и обладает какими-никакими, а волшебными силами, Лясота понял сразу. Он и теперь чувствовал в атамане разбойников что-то странное и на все лады ругал свою слепоту, которая мешала ему увидеть невидимое.
— Оттуда, стало быть, ушел, а к нам, значится, пришел, — хохотнул Тимофей Хочуха. — И как тебе это удалось?
— Не много ли знать хочешь? — перебил Лясота, сам удивляясь своей дерзости. — Ты бы меня сперва накормил-напоил, а там бы и выспрашивал.
— Теперь понятно, почему тебя колдун в коня превратил! — усмехнулся атаман и кивнул головой, пропуская спускавшуюся с крыльца Настасью: — Как оденешься, приходи. Поговорим.
Жена или подруга атамана протянула Лясоте портки, рубаху, сапоги, кафтан, опояску. Все ношеное и кое-где зашитое, но чистое и сухое. И впору, что самое главное.
— Вы бы отвернулись, барышня, — попросил Лясота, отстраняясь от Владиславы.
Но девушка и сама уже зажмурилась, отводя глаза и отчаянно краснея.
Для вернувшихся из похода разбойников в горнице большого терема был накрыт стол. Угощение тут, конечно, было не таким обильным, как у колдуна, но зато брага и пиво лились рекой. Закусывали капустой, огурцами, грибами и мочеными яблоками, наскоро нарезанной домашней колбасой и вчерашним хлебом.
