— Вы говорите, что пропавшая — ваша падчерица? А что же ее родители? Как они относятся к факту исчезновения родной дочери? Они живы?
— Да. Ее мать, моя супруга княгиня Елена Чарович, от горя слегла. Врачи опасаются за ее здоровье, а она к тому же ждет ребенка. Что же до отца княжны Владиславы, то князь Загорский уже несколько лет не принимает никакого участия в судьбе дочери.
— Ясно. Но вы же понимаете, ваше сиятельство, что подобного обвинения недостаточно для заведения дела, — произнес Юлиан Дич. — Нам нужны более весомые доказательства. Конечно, раз вами сделано официальное заявление, мы приложим все усилия, чтобы отыскать предполагаемые следы пропавшей девушки. Однако следует быть особенно осторожными. Вдруг это простое совпадение и у упомянутого Петра Михайлика действительно есть сестра? Вы что-нибудь знаете об этом человеке?
— Ничего.
— Мы пока тоже, — соврал Юлиан Дич. — Но будем искать. И не возражаете, если я в ближайшее время нанесу вам визит, дабы побеседовать с вашей супругой? Мать должна лучше кого бы то ни было знать свое дитя, вы не находите?
Ему показалось, что князь Михаил как-то странно напрягся. Юлиан ощутил пришедшую от посетителя волну раздражения. Обычный человек ничего бы не заметил, но дознаватель не был обычным человеком.
— Конечно-конечно. — Тон князя тем не менее был любезным. — Я извещу вас, когда здоровье моей жены пойдет на поправку.
— В таком случае не смею вас больше задерживать. Чем быстрее я приступлю к розыскам, тем раньше мы найдем следы вашей падчерицы.
Михаил Чарович был недоволен таким завершением визита, но ничего не сказал и позволил проводить себя до двери.
Дождавшись, когда посетитель покинет приемную, Юлиан Дич позвал секретаря.
— Сбегай в архивы и принеси мне истории семейств князей Загорских и Чаровичей!
25
Усталая лошадка взобралась на холм, и возница указал кнутом:
— Вон оно, Князево. Отсюда до Загорска версты две, не более.
— Да! — Владислава приподнялась, в волнении хватая своего спутника за руку. — Это оно! Боже мой! Я не верила, что еще раз увижу его!
Лясота прищурился. На фоне темной тучи — опять будет дождь! — на соседнем холме вставала сложенная из белоснежного камня двухэтажная усадьба, окруженная садом. Парк спускался к пруду, на другом берегу которого виднелось небольшое село. За деревьями посверкивал крест над куполом небольшой церквушки. От этого места веяло спокойствием и теплом. Надо же, добрались!
— Вы нас подвезете? — Княжна умоляюще обернулась к возчику.
— Э нет! Мне дорога дальше. Да тут идти всего ничего.
— Идемте, барышня. — Лясота первым спрыгнул с телеги, подал девушке руку.
— Но как же так? — запротестовала та.
— Вот так! — Он снял ее с телеги, махнул вознице. — Все равно спасибо!
Тот щелкнул кнутом, заставив лошадь двинуться дальше, а путешественники свернули на дорогу, ведущую в загородный дом князей Загорских. Отсюда до самого Загорска было еще две или три версты — можно дойти засветло. Но и без того долгий путь утомил обоих. Хотелось отдохнуть.
…Упыри оставили их в покое на рассвете. Задремавший под утро Лясота даже сперва не понял, что они убрались, и еще несколько минут лежал, чутко вслушиваясь в тишину. Потом осторожно сполз с печи, пошел на разведку. Если бы не утро, если бы хоть один упырь не ушел — его история могла бы закончиться. Раны на плечах только подсохли, покрылись коростой, и малейшее напряжение могло заставить их открыться. А тогда почуявших свежую кровь голодных упырей не остановило бы ничто. Но обошлось. Опять обошлось.
Улучив момент, он как следует порылся в вещах покойных хозяев. Денег — самого главного — отыскать не удалось, если не считать пары мелких монеток. Зато нашлись простенькие сережки и колечко — несомненно, украшения Марьи. У них было одно неоспоримое преимущество: продать или обменять их в деревне на еду или провоз было проще, чем дорогие золотые и серебряные кольца и ожерелья. Распотрошил Лясота и сундуки, обеспечив обновками себя и княжну. Некоторые из найденных вещей явно не принадлежали жителям Упырёво — их могли снять с предыдущих жертв. Например, кисет с монограммой. Или — сердце радостно подпрыгнуло — пистолет. В последнюю очередь он проверил съестные припасы. Нашел хлеб, пареную и сырую репу, лук, свежие огурцы, яйца.
Деревню покидали ближе к полудню, двигаясь с большой осторожностью, но Упырёво как вымерло. За высокими заборами ощущалось присутствие людей — там раздавались шаги, скрипели двери, квохтали курицы и осторожно подавали голос собаки. Как-то раз послышалась даже человеческая речь, но никого из жителей села увидеть так и не удалось.
Версты через три-четыре лес кончился, сменившись полями, лугами и перелесками. Тут вышли на проселочную дорогу, которая вскоре вывела их к реке. Вдоль берега Змеиной несколько раз им попадались деревеньки, но единственный городок, опасаясь преследования полиции, они обошли стороной, дав порядочный крюк по бездорожью. В ту единственную ночь спать им пришлось под открытым небом, в остальные дни Лясоте удавалось напроситься на постой. В одном месте он расплатился сережками и колечком, в другом — ссыпав в ладони хозяина все медяки, в третьем наколол дров и помог починить забор. В одной деревне местная знахарка, с которой он поделился кое-чем из мошны Тимофея Хочухи, зашептала ему раны на плечах.
И вот теперь долгий путь подходил к концу. Белокаменное строение с высоким крыльцом и рядом стройных колонн по фасаду вставало навстречу. Оно словно светилось на фоне грозовой тучи, которая надвигалась, собираясь пролиться дождем. Ветер крепчал, дул навстречу, трепал одежду и волосы, швырял в лицо дорожную пыль. Но он не успел усилиться до ураганного, когда путешественники добрались к началу подъездной аллеи. Забора не было, ворот тоже. Только две небольшие башенки и перекладина между ними. В середине был вырезан барельеф — на гербовом щите пронзенная мечом змея.
— Я дома, — всплеснула руками Владислава. Вырвалась вперед, пробежала несколько шагов, весело запрыгала на посыпанной галькой и гравием дорожке. — Дома! Дома! Дома! О, Петр, я ведь тут почти три года не была! Скорее! Скорее!
Тревоги последних дней пути оставили ее. Она вернулась. Через несколько минут увидит отца, обнимет его — и все будет хорошо.
Большая часть парка располагалась на склонах холма, так что дом, хорошо видимый издалека, от ворот разглядеть было трудно — его загораживали тяжелые кроны деревьев. Ветер гулял в вышине, поскрипывали ветки, шуршала листва. Кричали перед дождем вороны. Последняя сотня саженей — и они, миновав газоны, на которых ровными рядами высился декоративный кустарник и многолетние цветы, оказались у крыльца.
Владислава взбежала по ступеням.
— Эй! Кто-нибудь! Папа!
На миг Лясоте показалось, что дом пуст, что все напрасно — тут было так тихо, — но потом послышались торопливые шаги. На крыльцо вышел слуга.
