— Ох, барышня, вы стали такая красавица! Так выросли, так похорошели, — затараторила она, когда гости показались на пороге. — Как же я рада, что платье пришлось вам впору… Ох ты! Простите дуру старую! — Она всплеснула руками. — Не стоило при таком кавалере это говорить! Но я просто так рада вас видеть, барышня, что сама не знаю, что несу!
Лясота скривился. Нянька видела его насквозь и вряд ли говорила искренне.
— Уж не взыщи, ягодка, что угощение скромное. — Нянька потащила девушку к столу. — Батюшка-то твой и носа сюда не кажет, как вы с маменькой уехали. Без хозяйской руки тут в запустение все приходит, а мы живем просто, не до разносолов нам, Как говорится, щи да каша — пища наша. Но уж назавтра расстараемся!
— Ой, Матвевна, да мне все равно. — Владислава уселась и весело потерла руки. — Я такая голодная, что и щи готова съесть, только налейте. А вы, Петр?
Лясота даже вздрогнул, когда девушка опять посмотрела на него.
— И я… тоже.
Нянька сурово поджала губы, когда он занял свое место. Наверное, она ожидала, что этот неотесанный мужлан начнет есть руками и вытирать жирные пальцы о скатерть. Нет, изысканные манеры благородных господ он перед прислугой демонстрировать не станет, но и посмешищем себя не выставит.
— Хересу для аппетита не желаете ли?
«Проверяет, знаю ли я, что такое херес?» — Лясота подавил улыбку и покачал головой.
— Нет. А вот если бы наливочки, вишневой или смородиновой…
Нянька фыркнула, как рассерженная кошка, но за наливкой сходила.
Дождь за окном усиливался, и ужин заканчивали под неумолчный стук капель. Несколько раз вдалеке что-то глухо бухнуло. Ненастный сумрак заполнил комнаты, и в конце ужина в столовой зажгли свечи.
Разговор не клеился. Под бдительным оком старой няньки, которая решила не оставлять молодых людей наедине, Лясота не мог выдавить из себя ничего, кроме самых необходимых слов. Владислава тоже как в рот воды набрала. Ей ужасно не хотелось рассказывать о путешествии, а Матвевна, как назло, все задавала и задавала вопросы.
— Ну а маменька как? Здорова ли княгинюшка?
— Здорова.
— А живет она как?
— Хорошо.
— Скучает по вашему батюшке? — не сдавалась нянька.
— Нет.
— А как мы-то без нее скучаем! Просто сказать нельзя! Как же она тебя одну-то отпустила?
— Не одну.
— Да все одно. — Нянька бросила ревнивый взгляд на Лясоту. — Нешто так можно — незамужней девице одной с мужчиной-то?
— Можно, — поджала губы Владислава.
— И ваша маменька на такое согласилась?
— Да.
— И что на нее нашло? Вы должны ей весточку подать, написать, что добрались хорошо и приняли вас тут честь по чести.
— Нет! — Сама мысль о том, чтобы после побега написать матери, ужаснула Владиславу. Она по-прежнему ее любила, но боялась, что княгиня Елена не простит дочери. Ведь не с возлюбленным, как пишут в романах, убежала блудная дочь, не тайком пошла под венец с неродовитым избранником, а бросила мать и отчима ради отца, доверившись первому встречному. Этот «первый встречный» оказался порядочным человеком, но…
Девушка подняла глаза на своего спутника и встретила прямой взгляд.
— Нешто ты, ягодка, маменьки своей боишься? — по-своему поняла ее замешательство нянька.
— Нет. Тут… извини, Матвевна, тут все так сложно. Я сначала папеньке все расскажу и, как он велит, так и сделаю.
— Оно и верно, — закивала нянька. — Хватит, барышня, набегались уже. И Еленушка тоже хороша — неведомо кому доверить дитятко.
Владислава вспыхнула.
— Петр не «неведомо кто»! Он… он офицер!
Затаивший дыхание Лясота перевел дух.
— Еще хуже, — неожиданно высказалась Матвевна. — Военные — Они такие…
Ни сама Владислава, ни Лясота не успели не то чтобы ответить — даже рты открыть. В эту самую минуту где-то внизу сквозь шум дождя за окном послышались другие звуки. Хлопнула дверь, прозвучал чей-то торопливый властный голос. Лясота услышал все это первым, развернулся к дверям, машинально схватившись за нож. В такую погоду с добрыми вестями не вламываются.
— Что случилось, Петр? — У княжны и ее няньки слух был не такой острый, они пока ничего не слышали.
— Приехал кто-то, — ответил он, понимая, что через минуту-другую обе и сами это узнают.
Владислава побледнела. Старая нянька всплеснула руками и кинулась к дверям — в коридоре уже слышались быстрые шаги.
Дверь в столовую распахнулась от резкого толчка. Порог переступил среднего роста худощавый жилистый мужчина лет пятидесяти в дорожном плаще и забрызганных грязью сапогах. С его непокрытой головы и одежды текла вода.
— Где!.. — воскликнул он и осекся.
— Папенька!
Владислава вскочила так быстро, что опрокинула стул, обежала накрытый стол и с криком бросилась на шею отцу.
Лясота не спеша встал, разжал сведенные на рукоятке ножа пальцы, перевел дух. Вот и все. Трудно было решить, чего было больше в его чувствах — печали или облегчения.
— Девочка моя! — Мужчина оторвал от себя Владиславу, встряхнул за плечи, осторожно провел рукой по ее волосам. — Глазам не верю! Когда мне Николай сказал, что ты вернулась, я не смог ждать. Ты здесь, живая, свободная и… Где? — Он поискал глазами, наткнулся на Лясоту. Взор его потемнел.
— Ты о чем, папенька? — Княжна так и цеплялась за него.
— Я позавчера получил письмо. — Отец посмотрел на дочь. — Весьма странное письмо. Там говорилось, что, если я хочу еще раз увидеть тебя живой и здоровой, должен буду отыскать и переправить в условное место. Была названа дикая, несусветная, ужасная сумма…
— В пятьсот тысяч, — припомнила девушка. — Извини.
— Это было сделано нарочно, — осмелился подать голос Лясота. — Специально для того, чтобы вы не поверили и не вздумали соглашаться на условия выкупа.
— Я так и сделал, — нахмурился князь. — Отправил посланца в острог. Но в таком случае как это понимать? И кто вы такой?
— Папа, — княжна Владислава крепко сжала ладонь отца, второй рукой указывая на Лясоту, — это Петр Михайлик. Он очень хороший человек. И именно он спас меня от разбойников.
Князь Загорский порывисто шагнул вперед и протянул руку.
— Не знаю точно, кто вы, но, если все это правда, — спасибо!
Лясота помедлил и ответил на рукопожатие.
— Но как так случилось? — Князь Владислав посмотрел на дочь. — Я все равно мало что понимаю. Где твоя мать? Как получилось, что ты попала к разбойникам? Где Елена и тот… Чарович? Почему ты одна?
— Папенька, — Владислава потянулась снять с отца промокший до нитки плащ и усадила его в ближайшее кресло, — я все-все тебе расскажу. Ты не волнуйся — я приехала насовсем. Я хочу остаться с тобой!
