Лясота не стал слушать дальше и рванулся прочь. О пальто, саквояже — а в нем деньги и паспорт! — он старался не думать. Ноги бы унести. За спиной раздался пронзительный свисток, послышались крики погони. Он завернул за угол, наддал ходу, ища, в какой проулок нырнуть, чтобы оторваться от погони. Его душили попеременно злость и азарт. А Поленька хороша! Верно говорят, что бабам веры нет. Все они насквозь лживы. Все продажные дуры…
Он мчался по улице, сжимая в руках пистолеты. Вслед ему неслись свистки, улюлюкали мальчишки. Мелькнула отчаянная и спасительная мысль затеряться в толпе. Был на другом конце города такой район, прозываемый Грачи. Там частенько пошаливали лихие людишки — чужака могли подкараулить в подворотне и приласкать кистенем или ножом. Бывало, что грабили среди бела дня, не трогая только своих. Извозчики отказывались проезжать через Грачи в позднее время. Полиция находила там трупов больше, чем во всех остальных районах столицы, хотя нехороших мест было немало — Вонючка, Подгорное, Марьино Поле… Но Грачи были ближе всего, и там ему есть где спрятаться. Придется платить. А чем? Да домом купца Лякина и его добром! Каково-то тебе будет, Поленька? Сумела предать, сумела забыть — сумей и ответ держать!
Владимир-Северный он знал если не назубок, то с пятое на десятое — ближайшие к дому Поленьки улицы-переулочки, центр, Медвежий Угол, где стояла их школа, Торговища. Знал, где можно срезать угол, где перескочить через забор, где промчаться огородами. Начинающих ведьмаков так тренировали — опоив зельем, сонными, отвозили на окраину и бросали на улице. Сумеешь к назначенному часу вернуться — молодец. Не сумеешь — а на что ты тогда годен? Лясоту как раз однажды в Грачи и забросили…
Пробежав почти всю Затинную, нырнул в щель между заборами. Протиснулся боком, топча росший там бурьян и прислушиваясь к шуму погони. Не далеко и не близко. Видали наверняка, что нырнул сюда, да не поспеют. Его учили специально, а жандармы люди простые — полезут напролом, да и застрянут.
Уже спокойно выбрался на соседнюю улицу, сунул пистолеты за пояс, пошел быстрым шагом. Главное не бежать сломя голову — так его наверняка запомнят. Так, где это он? Никак Речная? Точно. Вот маковка церкви Святой Анны. От нее направо до конца, там свернуть на Протасьину Слободу, которая выведет прямиком на Соборную улицу. А уж с нее…
Он споткнулся. Мысли сбились — у поворота стоял жандарм, Синяя шинель, бердыш, сабля на боку. Все честь по чести. Просто стоял, не на страже, но у Лясоты в душе опять шевельнулось недоброе предчувствие. Либо пройти мимо него, либо повернуть назад, туда, где его ждет погоня. Без пальто, сюртук нараспашку, лицо и руки в порезах. Штанина на колене порвана… Заметит!
Точно. Жандарм так и впился в него взглядом.
— Откуда такой свалился?
— От полюбовницы, — почти не соврал Лясота, не сбавляя шага. — Супруг у нее ревнивый, не ко времени вернулся.
— От полюбовницы? Это кто же из наших баб гуляет?
— Не из ваших. — Лясота уже сто раз проклял себя за то, что втянулся в разговор. — С Затинной. Ну, бывай, служивый. А мне домой надо.
— Погодь, — жандарм заступил дорогу. — А ну пачпорт покажи!
Вот ведь гад! Мысленно послав блюстителя порядка по матери, вслух Лясота сказал:
— Да ты с ума сошел? Кто ж к любовнице с паспортом ходит?
— А мне все едино. Покажь — и все тут! А не то в участок сведу.
Он напрашивался на взятку. Полтина или рубль вполне бы заменили и паспорт, и вид на жительство. Но денег у Лясоты не было. Он попятился, что для жандарма, как для пса, послужило сигналом к атаке.
— А ну стой!
Медлить больше было нельзя — в конце улицы показались жандармы с городовым, разгоряченные погоней и злые оттого, что их заставили лазить по заборам. Лясота ловко поднырнул под бердыш, припав на колено, и побежал прочь. Вслед ему неслись крики.
Тут народа было больше, затеряться стало труднее, но зато появилась надежда, что прохожие встанут на сторону беглеца.
— Держи вора!
На него оборачивались. Еще свистки послышались откуда-то сбоку. Теперь не уйти. Но ноги сами несли вперед. Он мчался, уворачиваясь от разносчиков, ныряя под колеса экипажей, чуть не сбив с ног какого-то важного господина с тростью, облаянный моськой, которую вела на поводке пожилая женщина, то переходя на быстрый шаг, то снова срываясь на бег. Сердце прыгало в груди, дыхания не хватало. Но сдаваться он не собирался.
Свистят. Опять… И так близко! А он так устал…
Резкий окрик сорвал его с места. Затопали шаги. Послышался свисток. Ну сколько можно? Когда это закончится?
Его гнали уже несколько часов. Только предчувствие опасности — внезапно проснувшаяся кроха былых Сил — до сих пор позволяло ускользать из кольца медленно сжимающейся облавы. Ему уже перекрыли дорогу на Грачи и в Вонючку. Оставались Подгорное и Марьино Поле, но туда так далеко добираться! Через весь город. Вот и приходилось кружить на одном месте, выискивая лазейку. Жандармам приходилось действовать осторожно, они знали, что беглец вооружен. Правда, один пистолет он потерял, но судорожно, до боли в пальцах, сжимал второй. Нет, эта пуля не для кого-то из его преследователей. Эта, последняя, для него. Живым он в руки не дастся.
Движение в центре города было оживленнее, чем на окраинах. Спеша пересечь улицу и переулками пробраться подальше от проспектов, Лясота рванул на другую сторону, пробираясь прямо между экипажами и всадниками.
— Пади!
Чудом увернулся от кареты. Привстав, кучер хватил его кнутом, обжег плечи даже сквозь сюртук. Шарахнувшись в сторону и спасаясь от второго удара, Лясота едва не врезался в другую карету, которая как раз в эту минуту резко затормозила, останавливаясь в двух шагах от ворот трехэтажного особняка.
— Ты чего? Жить надоело? — напустился кучер.
Лясота развернулся и побежал прочь. За спиной нарастал цокот копыт. Конный разъезд? Нет, карета. С чего это вдруг? Холеные кони легко обогнали беглеца. Карета завернула за угол, но за миг до того, как она исчезла из вида, Лясота заметил на дверце герб — змея, пронзенная мечом, и княжеский венец. Мелькнула — и пропала, разбудив память. Где он мог видеть этот герб? Холм, змея, меч…
Да не холм. Гора! Загорье!
Владислава? Здесь? В столице?
Взгляд метнулся по стенам домов. На ближайшем доме висела медная табличка «Соборная улица, дом 23». Вот оно что. А какой дом ее? Забыл…
Собрав последние силы, он завернул за угол, спеша за каретой.
Она, оказывается, не отъехала далеко. Пробежав всего саженей сто, увидел ее силуэт около парадного крыльца светло-голубого, с белыми колоннами трехэтажного особняка. Отступив чуть вглубь от дороги, он отгородился от тротуара узким, шага три-четыре, газоном, обнесенным невысокой, в человеческий рост, оградой. Слуги переносили в дом вещи из кареты. На глазах беглеца был снят последний баул, и карета неспешным шагом проехала в расположенные рядом боковые ворота.
