— Палки гну, — рассмеялась старушка. — Давай-ка покамест ногу твою поглядим.
И когда она успела его заболтать? Лясота обнаружил, что с него сняты сапоги, сюртук, пояс, штаны закатаны до колен, а распухшая нога лежит на лавке и корявые пальцы старушки мнут его щиколотку так и эдак.
— Мм-мм!
— Ась? — На него глянули прищуренные глазки, мерцавшие так ярко, что и свечек не надо было. — Неужто больно?
— Тебе бы так! — сквозь зубы процедил он.
— Не пугай! — его опять тюкнули в лоб. — Уважай старость-то. Помочь ведь хочу, дурья твоя башка!
Лясота кивнул, стиснув зубы. Старушка еще помяла его ногу и вдруг резко дернула.
— Ох! Ну ты и… — прохрипел ведьмак. — Тебе бы палачом, в Третье отделение!
— М-да… — Хозяйка дома как ни в чем не бывало, направилась к печи и завозилась в углу. — Измельчал нынче богатырь… Да не сломана у тебя была нога, вывихнул ты ее только. Эх, ну и везучий же ты, парень!
Лясота осторожно пошевелил ступней. Боль медленно отпускала. Скоро спадет и опухоль. Конечно, бегать и прыгать ему какое-то время не придется, но хотя бы завтра сможет нормально идти.
— Спасибо, бабушка, — промолвил он. Сел поудобнее. — Ты на меня не сердись. Я… долгая это история. Лучше мне скажи, а до Божьего луга далеко?
— Ась? — Старушка глянула через плечо, вывернув шею так, как и молодой девке не повернуться. — Все-таки решил со змеем сразиться?
— У меня нет другого выхода. Если я не смогу его…
Он осекся, задумавшись в первый раз, что и как будет делать. И выходило, что он ничего не знает, не понимает и, самое страшное, не может.
— Чего затуманился, ясный сокол? — Старушка встала перед ним. — Аль струсил?
— Я не знаю, как быть, — признался Лясота. — У меня нет сил. Научи, что делать. Там девушка…
— Вот оно чего! — Старушка подмигнула так озорно, что Лясота невольно покраснел. — Ты, значит, не просто так. Тебе, стало быть, есть за что сражаться. Ну, добро. А ну-ка… — Она протянула руку, пошевелила скрюченными пальцами в воздухе. Лясота ощутил дуновение ледяного ветра. Что-то неприятно защекотало в груди, камнем надавило на солнечное сплетение. — Чего вылупился? Скидывай одежу! Скидывай, чего стесняешься? Не перед девкой, поди! Иль хвост боишься показать?
— Чего? — возмутился Лясота. — Нет у меня хвоста. И не было никогда. Байки все это!
Раздосадованный — ведь многие обыватели действительно верили, что у ведьмаков есть хвосты! — он быстро разделся, представ перед старушкой в чем мать родила. Та на его наготу не обратила лишнего внимания, долго пристально смотрела ему в переносицу, потом перевела взгляд ниже, на ключицы. Провела ладонью над головой, словно пыталась пригладить взлохмаченные волосы, да не дотянулась. Под конец тюкнула сложенными в щепоть пальцами в солнечное сплетение. Укол оказался болезненным, а когда старушка потянула руку на себя — медленно, осторожно, — Лясота тихо застонал. Пальцы старушки тут же разжались.
— М-да, парень… Ишь ты, поди ж ты, сил у него нет!.. — Старушка встала перед ним, подбоченившись и склонив голову набок. — Мудреное дело. Ведьмаком ты был. Покамест не помер.
Лясота так и обмер.
— Помер? — переспросил он. — Когда?
В памяти мелькнула могила. Неужели?
— Давно это было. Годов, — она пожевала губами, — годов девять тому. Чего с тобой тогда сделалось, ты сам не помнишь, потому как перепугался сильно. А только с того часа ты словно мертвый ходишь. И есть лишь одно средство тебе помочь… если захочешь.
— Хочу! Я очень хочу опять стать прежним! Помоги мне, бабушка.
— Помощи просишь, — со странной интонацией протянула старушка. В ее голосе послышался намек, и Лясота бухнулся перед нею на колени.
— Прошу! Помоги, мудрая женщина, научи!
— То-то! — Хозяйка положила руку ему на голову, забрала волосы в горсть. — Ну, коли просишь, так тому и быть!
Отпустив волосы, старушка проковыляла к стоявшим вдоль стен ларям, стала откидывать крышку за крышкой, загремела заслонкой печи, сама проворно приволокла воды, вылила ее в большую кадку.
— Ты первый, кто так просил, — бормотала она между делом, ссыпая в воду муку ковшом из большого мешка. — Иные гордые были, уверенные, сильные. Даже, бывалоча, с коня сойти им недосуг — дорогу спросить, например… Даже этот, который до тебя приходил.
— Кто?
— Да такой же, как и ты, ведьмак. Аккурат десять годов тому назад и явился — чаю, за годик до того, как с тобой та, первая, смерть приключилась.
— Ведьмак? — Лясота напрягся. — Теодор? Его звали Теодор Звездичевский. Это был мой друг. Он пропал без вести… Где он? Что с ним?
— С ним? — Старушка насыпала муку, начала большим деревянным черпаком мешать тесто, время от времени добавляя туда то какие-то приправки, то молоко. — То же, что и со всеми. Погиб он.
Хотя и ждал чего-то подобного Лясота, все равно ощутил он пустоту в душе. Теодор был единственным человеком, который связывал его с родными местами.
— Ну, — отложив ковш, старушка пошевелила получившееся месиво рукой, засучив рукав старого платья, — кажись, готово. Полезай!
— Куда?
— Да прямиком сюда! Аль не видишь?
— В тесто?
— Куда ж еще-то?
Жизнь приучила Лясоту не спорить. В душе молясь, чтобы не было хуже, он осторожно забрался в кадку. Густое, как для пирогов, тесто облепило его, Поднимаясь почти вровень с краями. Он задержал дыхание, прислушиваясь к новым ощущениям. Старушка забормотала что-то себе под нос и, зачерпнув пригоршню, принялась обмазывать тестом его руки, плечи, шею, волосы. Он терпел, стиснув зубы и прислушиваясь к обрывкам ее бормотания.
— Кручу-верчу — распутать хочу… Макоши веретено. Что на нем — расплетено… Нить перекручёна — жизнь перепечёна… Нить судьбы двойная — доля иная…
Напоследок испачканная в тесте ладонь махнула по лицу, и он зажмурился, спасая глаза. Ощутил на губах вкус сырого теста. Сразу вспомнились облатки в храме и вкус причастия…
— Ну, коли травки не выдохлись, приступим. — Старушка метнулась куда-то ему за спину, загремела домашней утварью. — Давай забирайся!
Он осторожно — тесто покрывало с ног до головы, стесняя движения — обернулся, обтер ладонью глаза.
В печи жарко горел огонь, пламя гудело и ярилось, обдавая его теплом. Старушка держала, уперев в край устья, большую деревянную лопату.
— Куда забираться?
— На лопату, дурень!
— Это ты сдурела, бабка! — не выдержал он. — В печь? В огонь? Зажарить хочешь?
— В утробу! Лезь давай! — рассердилась старушка. — Не то силой погоню!
Разжав пальцы, она вскинула одну руку, нацеливая на Лясоту — и тот почувствовал, что его тащит к печи против воли. Шаг, другой — и он уже возле лопаты. Не хотелось, но неведомая сила была необорима. От напряжения заболели мышцы, но его приподняло, как пушинку и шлепнуло на лопату.
