– Конечно, конечно, я был вполне уверен, что Бетси достанется не вам!
– Что? Бетси?! Неужели Бетси – главный выигрыш вашей лотереи?! – быстро подходя к столу, воскликнула добрая женщина.
– Разве я это сказал?
– Ну я же не глухая!
– Очень жаль, но это слово вырвалось у меня случайно.
– Стыдно вам, господин Лефильель, смеяться надо мной! Вы же знаете, как я люблю Бетси!..
– Не сердитесь на меня, дорогая моя хозяюшка, ваш упрек меня очень огорчает. Дело в том, что я и мои товарищи ни за что не хотим отдавать Бетси в чужие, незнакомые руки, а между тем детям на дорогу все же надо франков триста; вот мы и решили устроить лотерею между собой. Пятнадцать билетов по двадцать франков каждый, и я рассчитывал, что один билет возьмете вы. Но так как вы этого не хотите, то кто-нибудь из нас оставит его себе…
– Господи, Боже мой, вы меня совсем с толку сбили! Разве я знала, что дело идет о Бетси!.. Вот вам двадцать франков, и немедленно дайте мне мой билет!..
– Как, вы хотите участвовать? А как же ваше обещание никогда не брать лотерейных билетов?..
– Ах, оставьте меня в покое!..
– Непостижимые вещи творятся на свете. Ну, если вы настаиваете…
– Да, да, давайте уже!..
– Ах, милая мадам Поттель, как вы любите спешить! Прежде всего порядок. Вот тарелка; каждый из нас должен внести двадцать франков. Я же, надписав на билетиках имена участвующих, положу их в шляпу, а Франсуа, как самый младший, станет их вытаскивать. Прошу внимания, я начинаю.
Первые деньги, конечно, были внесены мадам Поттель, которая, страшно волнуясь, попросила Франсуа хорошенько перемешать билеты.
– Только бы я выиграла… – шептала она. – Ну подумайте, что вы с ней будете делать? Все равно придется мне же ее отдать: для ухода за птицей нужно время. Самое лучшее, если я ее получу. Тогда и за прокорм не надо будет платить.
Когда Франсуа, тщательно перемешав билеты, вынул один и подал его Лефильелю, тот взял его с видом полнейшего равнодушия. Он спокойно развернул билетик и, бросив на него быстрый взгляд, молча, не спеша разорвал все остальные четырнадцать билетов.
– Кто, кто выиграл? Да скажете ли вы наконец! – нетерпеливо воскликнула мадам Поттель.
– Сейчас, сейчас, чего же спешить! – медленно поворачивая билет в руках и показывая его всем присутствующим, произнес архитектор.
Наконец он встал и громко, отчетливо прочел:
– Мадам Поттель!
Трудно описать радость счастливой хозяйки. В восторге от того, что Бетси, ее бесценная Бетси досталась ей, она бросилась целовать детей, Лефильеля и всех присутствующих. О, теперь никто уже не разлучит ее с красавицей Бетси! Она принадлежит ей, и только ей!
Неудивительно, что она не заметила веселых улыбок, которыми обменивались молодые люди, а также и то, что Лефильель разорвал все остальные билетики, на каждом из которых стояло одно и то же имя: «Мадам Поттель»…
– Мой юный друг, – сказал Лефильель, подавая тарелку Жану, – вот триста франков, сам Гэррисон никогда не дал бы больше. С этими деньгами вы свободно можете доехать до Батны; теперь ты сам видишь, что моя идея была не так уж и дурна.
– Ах, господин Лефильель, – ответил, чуть не плача, мальчик, тронутый его добротой, – разве у вас могут быть дурные мысли!..
Бетси в это время была уже водворена на свое прежнее место в углу кухни; очень довольная своим положением, красотка любезно отвечала на ласки своей новой хозяйки.
Все-таки на другое утро, когда наступила минута прощания, у бедного Франсуа больно сжалось сердце.
– Вы будете ее беречь, не правда ли? – спросил он мадам Поттель.
– О, на этот счет ты можешь быть совершенно спокоен! – отвечала добрая женщина.
По совету архитектора дети купили себе большие полотняные кепи для защиты от палящих лучей солнца. Кроме того, Лефильель дал Жану рекомендательное письмо к одному своему другу, поручику Шасерье, – на всякий случай.
– Благодарю вас, благодарю! – горячо прощался мальчик со своими друзьями. – Надеюсь, что когда мы доберемся до Батны, все наши невзгоды кончатся, мы найдем дядю, и он нас не оставит.
– Да, верно, мой друг, но мало ли что может случиться… Возьми письмо и напомни господину Шасерье обо мне.
– Непременно, я первым делом постараюсь исполнить ваше поручение.
– Ну, а теперь в путь! Будь здоров, обними меня и – с Богом!.. – горячо попрощался добрый архитектор со своим маленьким другом.
Тяжелый дилижанс двинулся в путь по улице Бад-Азуина; вскоре четверка лошадей скрылась в облаках пыли.
Тяжелый дилижанс двинулся в путь по улице Бад-Азуина.
Несмотря на жару и пыль, наши маленькие друзья легко переносили переезд. Труднее всех пришлось бедному Али: храбрую собаку не взяли в дилижанс, а поместили сзади кондуктора под парусинный чехол, покрывавший верх кареты. Несчастный пес там просто задыхался, так что когда на подъеме в гору кондуктор сжалился и выпустил его на волю, Али, разминая свои онемевшие лапы, громким лаем и радостными прыжками около колес выражал свое удовольствие. Нечего и говорить, что на каждой станции – в Минервиле, в Палестро, в Уед-Джемад и в Буи-ре – дети спешили выйти и приласкать его, чтобы хоть как-то утешить лишенного свободы пса.
Попутчиками трех братьев были продавец платья из Константины и его жена с двумя девочками. Жан, по обыкновению, был очень вежлив и обходителен, и знакомство быстро завязалось. С первого же дня путешествия в тесном помещении дилижанса между всеми путниками царило полное согласие; следующие день и ночь прошли без каких-либо приключений.
На другое утро, около восьми часов, дилижанс прибыл в Бордж-Бу-Арреридж, крупное поселение посреди равнины Меджана, самой плодородной местности в Алжире. Во время восстания кабилов в тысяча восемьсот семьдесят первом году Бордж-Бу-Арреридж был почти разрушен, и если бы его населению не удалось вовремя укрыться в городской крепости, оно было бы немилосердно перерезано.
Наконец, в четыре часа пополудни дилижанс прибыл в Сетиф, еще более заметный город, чем Бордж-Бу-Арреридж. Значение Сетифа должно возрасти с проведением железной дороги из Константины в Алжир.
Пока меняли лошадей и обедал кучер, господин Дюрозье (так звали торговца из Константины) повел детей осматривать город. Сетиф, со своими широкими, прямыми, очень красивыми улицами, окаймленными могучими деревьями, театральной площадью, монументальным фонтаном и прелестной мечетью, минарет которой высоко возносится над городом с его окрестностями, показался братьям очень интересным и симпатичным.
Большая часть переезда из Сетифа в Константину совершается ночью, и дети в это время делали самое лучшее, что могли сделать в данном случае, а именно: спали все трое, как счастливейшие люди на свете, и проснулись лишь около пяти часов утра, когда дилижанс въезжал в город.
