Пока я торопливо шел, собаки часто оглядывались и смотрели на меня, а Проказник, сидевший на котомке за моей спиной, то и дело дергал меня за ухо, чтобы я обернулся. И когда я поворачивал голову, он начинал очень выразительно потирать себе живот.
Да, и они все, и я были страшно голодны, так как сегодня не завтракали.
Но делать было нечего. Одиннадцати су не могло хватить на завтрак и на обед. Придется поесть только раз в день и не сейчас, а немного попозднее.
Мы шли часа два. Собаки поглядывали на меня все жалобнее, а Проказник все чаще тянул за ухо и все сильнее потирал себе живот.
Наконец вдали показалась деревня. Когда мы добрались до нее, я вошел в булочную и спросил полтора фунта
[7]
хлеба.
– Вам следовало бы взять хотя бы два, – сказала хозяйка. – Ведь этих бедняжек тоже нужно кормить.
По-настоящему, нам, пожалуй, было бы мало и двух фунтов. Даже не считая Проказника, который ел мало, нам досталось бы тогда только по полуфунту на каждого.
Но нужно было экономить, и я сказал, что нам достаточно полутора фунтов, и попросил ее не резать больше.
– Хорошо, хорошо, – ответила она и все-таки отрезала немного больше, так что мне пришлось заплатить восемь су.
Собаки весело прыгали около меня, а Проказник вскрикивал и теребил меня за волосы.
Мы вышли из деревни и сделали привал под первым же деревом. Арфу я прислонил к стволу, а сам растянулся на траве. Собаки и Проказник уселись напротив меня.
Я разрезал хлеб на маленькие кусочки и стал раздавать их по очереди. Проказник скоро наелся, а остальные только отчасти утолили голод.
Когда мы поели, я решил обратиться к моим товарищам с небольшой речью и объяснить им, в каком положении мы очутились.
– Дела наши плохи, друзья, – начал я. – Хозяин сидит в тюрьме, а денег у нас нет.
Услышав знакомое слово, Капи встал на задние лапы и стал ходить по кругу, как бы собирая деньги с «почтенной публики».
– Ты хочешь, чтобы мы давали представления? – сказал я. – Это хороший совет и, может быть, нам удастся заработать денег. Но предупреждаю вас заранее, что если сборы будут плохи, то нам придется поголодать. Надеюсь, что вы будете терпеливы и послушны, а я, со своей стороны, постараюсь сделать все, что могу.
Я, конечно, не стану утверждать, что мои спутники поняли эту речь. Но они видели, что Витали нет, и чувствовали, что произошло что-то серьезное. Они очень внимательно выслушали меня и, по-видимому, мое обращение польстило им.
Говоря это, я подразумеваю только собак. Проказник с большим интересом выслушал несколько первых слов, а потом вскарабкался на дерево и стал качаться, перепрыгивая с ветки на ветку. Если бы Капи отнесся так к моим словам, это, наверное, очень обидело бы меня. Но на обезьяну я не сердился. «Такова уж ее натура», – как говорил мой хозяин.
Немножко отдохнув, я решил идти дальше. Даже если мы, во избежание расходов, переночуем на открытом воздухе, то все-таки нужно заработать денег, чтобы позавтракать на следующий день.
Мы шли уже около часа, когда вдали показалась деревня. Она была маленькая и выглядела бедной, но я не рассчитывал на большие сборы. Мне хотелось добыть хоть немножко денег. Зато полицейских здесь наверняка нет.
Я сделал все нужные приготовления, и мы вошли в деревню, но теперь уже не так торжественно, как при Витали. Дудки у нас не было; впереди не выступал гордо высокий мужчина с выразительным лицом и длинными седыми волосами, а робко шел мальчик вовсе не внушительного вида, смотревший по сторонам не уверенно, а тревожно.
На нас не обращали никакого внимания. Люди оборачивались и сейчас же снова отворачивались. Никто не пошел за нами.
Остановившись на площади с фонтаном, окруженным платанами, я заиграл вальс. Музыка была веселая, но на сердце у меня было тяжело.
Я велел Зербино и Дольче вальсировать; они тотчас же послушались и закружились в такт. Но никто не подошел к нам, а, между тем, около дверей стояли женщины и, болтая между собой, вязали чулки.
Я продолжал играть; Зербино и Дольче вальсировали. Может быть, кто-нибудь и подойдет. Стоит только подойти одному, и соберутся другие; но к нам не только никто не подходил, на нас даже перестали смотреть. Было от чего прийти в отчаяние!
Вдруг какой-то маленький мальчик направился к нам. Слава Богу! За ним наверняка придет мать, к ней подойдет другая женщина – и соберется публика.
Но я ошибся. Мать не подошла к мальчику, а позвала его. Он послушно вернулся к ней. Может быть, здешние крестьяне не любят музыки? Очень возможно.
Я велел Зербино и Дольче перестать танцевать и запел неаполитанскую песенку. Когда я закончил первый куплет, какой-то человек в куртке и шляпе подошел к нам. Наконец-то! И я запел с еще большим воодушевлением.
– Эй! – крикнул он. – Что ты тут делаешь, негодяй?
Я замолчал и растерянно посмотрел на него.
– Что же ты не отвечаешь? – спросил он.
– Вы видите… я пою, – пробормотал я.
– А есть у тебя позволение петь на наших улицах?
– Нет.
– Так убирайся, если не хочешь попасть в суд.
– Но вы…
– Обращаясь ко мне, ты должен называть меня господином полевым сторожем… Ну, поворачивайся живо и марш отсюда! Здесь не место нищим.
Полевой сторож! С ним, наверное, так же опасно иметь дело, как и с полицейскими.
Я поспешил исполнить его приказание и торопливо пошел с площади.
Нищий! Какой же я нищий? Я не просил милостыню, а пел и играл; ведь это тоже работа.
Через пять минут я уже вышел из этой негостеприимной деревни. Собаки, опустив головы, грустно следовали за мной, понимая, должно быть, что случилось что-то неприятное.
Наступал вечер. Об ужине нечего было и думать, переночевать следовало на открытом воздухе, а оставшиеся три су приберечь на завтра. К счастью, погода была теплая. Нужно было только найти подходящее местечко, чтобы укрыться от ночной сырости.
За собак нечего было бояться, но я и Проказник могли простудиться. Что будет с моими артистами, если я заболею? И что будет со мной, если мне придется ухаживать за Проказником? Боялся я и волков – может быть, они водятся здесь, но еще страшнее волков мне казались ночные сторожа.
И я пошел вперед, осматриваясь по сторонам и ища приюта. Солнце зашло, а ничего подходящего все еще не находилось. Нужно было устроиться поскорее хоть как-нибудь.
Мы шли по лесу, в котором попадались полянки с поднимавшимися на них глыбами гранита. Место было печальное и пустынное, но нам не из чего было выбирать. И я решил переночевать на такой полянке.
