Тут на холме появился тевтонский отряд.
– Егор, где ты?! – Герхардт оказался около меня. – Быстро уходим! Скоро имперцы будут здесь. – Потом он повернулся к рогнарцам. – И вы господа, если хотите, то можете присоединиться к нам.
– Конечно-конечно, господин полковник, – льстиво заметил Ауредий. – За мной, господа.
– Рон, держись за мной! – велел я. – Артер, пожалуйста, присмотри за Роном.
Тот кивнул и пристроился рядом с мальчишкой. Мы спустились с холма и оказались в потоке отступающих войск. Полки перемешались и теперь пешие росичи шли рядом с конными тевтонами, здесь же шагали амстерцы. Около нас остановился Аскольд.
– Герхардт, отводи всех, я задержу врага! Всем все равно не уйти!
Герхардт мрачно кивнул.
– Что он имел в виду? – спросил я.
Герхардт промолчал.
Эти мгновения запомнились мне на всю жизнь. Когда-то я считал, что нет ничего хуже, чем убивать кого-то, теперь знаю, что есть. Гораздо хуже смотреть как убивают твоих друзей, зная, что ты не в силах помочь им. Рогнарцы бежали так, что сносили все кордоны, с помощью которых их пробовали задержать. Они путали весь порядок. Только отъехав подальше, мы могли перевести дух.
– Егор, – позвал меня Герхардт. – Ты спрашивал об Аскольде. – Надо же, я и не думал, что он запомнит. – Пошли, я хочу, чтобы ты это видел.
Герхардт быстро поехал по направлению ближайшего высокого места. За мной увязались Рон и Артер. Поднявшись на холм, Герхардт указал на то поле, откуда мы только что бежали. Удалиться мы успели километров на пять-шесть, не больше, но отсюда было видно все. Тем не менее, я поднес к глазам бинокль: китижский полк стоял поперек дороги, по которой мы отступили, и отбивал атаки превосходящего по численности врага. Первая его шеренга уже полегал вся, но вторая, стоя на коленях, отбивала атаку короткими копьями. Более мощные лежали на их плечах, и держала их третья линия. Враг наседал отовсюду. Его было в десять раз больше, но он никак не мог сломить этого отчаянного сопротивления. А в самой гуще битвы гордо реяло знамя китижского полка. Вот некоторые отряды пошли в обход, и вскоре полк уже сражался в окружении, но он сражался. Он сражался, давая нам драгоценные мгновения для отступления. Каждая лишняя минута спасала жизнь сотне наших солдат. Росичи, казалось, понимали это – отраженное эхо донесло до нас громовое ура, и вот враги попятились, они побежали. Правда они тут же восстановили порядок и снова пошли в атаку, но, тем не менее, они отступили. Тут из-за поворота вылетел отряд тевтонов и амстерской легкой конницы. Они врубились во фланг наступающим врагам, прорываясь к своим товарищам. Они пробились, но я видел, что из этого отряда осталось едва два десятка человек.
Вот знамя китижского полка покачнулось, упало, но через секунду оно снова гордо реяло над полем битвы. Отчаянное сражение продолжалось. Этот одинокий китижский полк не мог победить! Он проигрывал, но, тем не менее, он побеждал. Он умирал, но жил. В невольном жесте я обнажил свой меч и вскинул его в воинском салюте. Я услышал, как сбоку от меня так же прошелестело доставаемое оружие, но я даже не обернулся. Я не знаю, сколько мы так стояли, замерев и наблюдая за такой неравной битвой. Знамя полка упало снова и теперь уже больше не поднялось. Вскоре смолк и шум битвы. Полка больше не было.
Я резко обернулся и увидел, что Рон плачет. Герхардт мрачно сжимал рукоять меча.
– Они погибли, – тихо сказал Артер.
– Нет!!! – в ярости закричал я. – Они живы! Они живы, пока живы мы! Они ведь пожертвовали собой, ради того, чтобы спасти нас! И пока мы живы, живы и они.
Тут, устыдившись своей реакции, я отвернулся. Вдруг почувствовал чью-то руку на плече.
– Ты прав, малыш. Прав. Но нам надо уходить. Наши уже далеко ушли. И, думаю, сегодня преследования не будет.
Мы быстро спустились с холма и бросились догонять своих. Там офицеры уже успели навести порядок, и полки снова приняли свой более-менее прежний вид. Из особо пострадавших полков людей разбросали по остальным, заполнив ими образовавшиеся бреши.
– Энинг, слава богу! – приветствовал меня Готлиб. – Я уж опасался худшего.
– Ничего, я еще жив. Какие потери, Готлиб?
– Небольшие. Нам повезло. Всего двое. В полку побольше.
– А что осталось от армии?
Готлиб пожал плечами.
– Кто ж его знает. Надо остановиться и посмотреть, но сейчас лучше не останавливаться. Так что шагаем.
– Рогнарцы?
– Эти скоты разбежались во все стороны как тараканы. Надеюсь имперцы займутся этими свиньями и на время оставят нас в покое.
В остатках армии я заметил и Ауредия, вместе со своим штабом и рогнарскими полковниками, которые бежали из своих полков. На Ауредия было жалко смотреть. Он дрожал, волосы растрепаны, а в глазах застыл страх. Этот сгорбившийся человек постарел лет на тридцать за этот день, но жалости к нему я не испытывал. У меня перед глазами до сих пор стояли картины той бойни, в которую загнал нас этот человек. Не мог забыть я и погибающий китижский полк и храбрую, но гибельную атаку тевтонского отряда, пробивающегося им на помощь.
В этот же день я отыскал Угланда и все ему рассказал.
– Запишите это, Угланд. Обязательно запишите. И перечислите имена всех тех людей. И помните, всегда помните, что вы сейчас живы только благодаря им!
Угланд серьезно кивнул, записывая за мной в свою тетрадь. Он молчал все время, пока я говорил, понимая, что мне необходимо выговориться…
Мы шли уже два дня. Шли, не зная куда, не имея никакого плана действий, под проливным дождем. Формально у нас был командир – Ауредий все еще оставался командующим, но он не пользовался никаким авторитетом и его никто не слушал. Зетий попробовал было принять командования на себя, но его так отбрили, что теперь он только огрызался и злился. На первом же привале удалось подсчитать количество людей. Оказалось, что от армии осталось всего около пяти тысяч человек. Так мы и шли под дождем. Этот дождь, по сути, спас нас, размыв дороги. Правда он мешал и нам идти, но у нас оставалось не так уж много телег, а коням и пехоте грязь не очень мешала. Правда, сегодня утром дождь прекратился, но свое дело он сделал.
Сегодня же случайно поймали шпиона, который следил за нашей армией, но прежде, чем его успели о чем-нибудь спросить, он вонзил себе в грудь кинжал. При нем обнаружили даль-связь. Настроение упало у всех окончательно.
– Пошли, – пригласил меня Герхардт. – Кажется, сегодня Ауредий впервые очнулся от меланхолии и созывает военный совет. Полковник пристально посмотрел на меня. Несколько секунд мы мерились взглядами.
– Пошли, – наконец, кивнул я. – Но мне надо кое-что захватить.
В палатке я надел орден Чести и Золотую Гривну. Не желая, сразу привлекать внимание, я надел плащ и запахнул его так, чтобы орденов видно не было. После дождя никого не удивит, если я приду в плаще. А за пояс я заткнул генеральский жезл. Осмотрев себя и убедившись, что ни орденов, ни жезла не видно, я вышел из палатки.
