Стражи порядка кричат, чтобы мы уходили.
– Вы сейчас все равно уже ничего не сможете сделать, – говорят они. – Выживших нет. Идите домой, если не хотите, чтобы вас арестовали.
– Пожалуйста, расскажите нам, как все произошло! – просит какой-то мужчина. – Они очень страдали? Это была вода или воздух?
– Вода, – говорит кто-то.
Все поворачиваются, чтобы посмотреть, кто это сказал.
Майра.
Она выходит из-за заграждения, одежда на ней сухая, но зачесанные назад волосы мокрые.
А я-то думала, что моя тетушка в тюрьме. Что, интересно, она здесь делает?
– И воздух тоже, – добавляет Майра. – Они утонули, но если сначала упало давление воздуха, а мы считаем, что так все и было, то, когда прибыла вода, люди уже были без сознания.
Майру слушают все, даже стражи порядка, хотя она не использует свой голос так, как обычно это делает. Она не манипулирует, просто сухо сообщает известные ей факты.
По крайней мере, мне так кажется.
– Сейчас восстанавливают то, что еще возможно восстановить, – продолжает Майра. – А завтра надеются идентифицировать тела.
Кто-то кричит от злости и боли.
Майра закрывает глаза. Она собирается использовать свой голос. Я уже поняла, что она всегда перед этим словно бы подает окружающим своего рода знак. Чтобы это не было для них полной неожиданностью.
– Сюда направляется подкрепление: стражи порядка, несколько членов Совета и Верховный Жрец Невио. – В голосе Майры отчетливо слышно предостережение. – Если вы не уйдете, вас арестуют за нарушение порядка и отправят в камеры. Поверьте: тюрьма – не самое подходящее место, чтобы оплакивать близких.
Кое-кто из толпы начинает расходиться, но большинство собравшихся уступать не собираются.
Тогда Майра начинает петь: она присоединяется к голосам сирен, которые звучат из динамиков и призывают нас разойтись по домам.
Давно ли мою тетушку выпустили из камеры? Члены Совета раньше делали это, чтобы она им помогала. А сейчас? Интересно, ее освободили в связи с трагедией на Нижнем рынке или еще раньше?
Может, Совет попросил Майру сделать для них что-то еще?
У меня в голове мелькает страшная, темная мысль.
Члены Совета убили мою маму. Они способны на любое преступление, если им это на руку.
А Майра?
Ее взгляд останавливается на мне. На лице мелькает удивление. До этого момента тетушка меня не замечала. Продолжая петь, Майра движется в нашу сторону. Проходит мимо Тру и наклоняется, чтобы сказать что-то мне на ухо.
– Береги свой голос, Рио, – шепчет она. – Что бы ты сейчас ни делала, главное – не говори.
После этого Майра поворачивается ко мне спиной и подходит к женщине, которая все еще пытается сопротивляться. Несчастную бьет крупная дрожь. Майра наклоняется к этой женщине совсем близко и поет, обращаясь к ней. То, что делает моя тетя, плохо, ведь она заставляет людей поступать против их воли, но я вижу доброту и сострадание в ее глазах, и от этого мне становится больно.
Нет, Майра не стала бы устраивать брешь на Нижнем рынке. Она не такая, она просто не может быть источником зла. Как и я сама.
Тру берет меня за руку:
– Идем отсюда, Рио. И тебе, и мне лучше держаться от тюрьмы подальше.
Он прав. У нас обоих хватает секретов.
Гондолу мы находим там же, где и оставили. Тру заводит лодку, и мы плавно едем обратно к храму. Туман укрывает нас, а крики людей – до них уже добрались члены Совета и Невио – заглушают шум мотора.
– Когда в Атлантии в последний раз был густой туман, некоторые называли его «дыхание Океании», – говорит Тру. – Кое-кто даже считал, что это может быть третьим чудом.
– Я так не думаю.
– И я тоже, – соглашается Тру, а потом добавляет: – Мне жаль, что так получилось с кольцом.
– С кольцом?
Ах да, вспоминаю я, Тру ведь думал, будто я участвую в заплывах, потому что хочу выкупить мамино кольцо.
– Кольцо – это пустяки, – говорю я. – По сравнению с тем, сколько народу сегодня погибло.
Перед моим мысленным взором предстают Альдо, Кара, игроки на трибунах.
На глаза у меня наворачиваются слезы, но я, наверное, просто ужасный человек, потому что плачу сейчас не только из-за гибели людей, а еще и потому, что я больше никогда перед ними не выступлю, никогда не почувствую, какой сильной и стремительной могу быть на плавательной дорожке. Я никогда не предстану перед зрителями в мантии Океании. Лишь сейчас я понимаю, что тренировалась не только ради подготовки к побегу. Я еще и хотела выступить перед людьми, доказать им, что могу чего-то добиться, не прибегая к помощи своего настоящего голоса. А сейчас мне очень обидно, что никаких заплывов уже никогда больше не будет. Мне стыдно, что я такая эгоистка. Мама была права, когда говорила, что мне несвойственно думать о всеобщем благе.
– Мне жаль, что я больше не увижу, как ты плаваешь, – говорит Тру.
– Ты же сам сказал, что сегодня не придешь, – напоминаю я.
– Да куда бы я делся, пришел бы. – Тру касается моей руки. – Ты планируешь сбежать Наверх, да?
– Я хочу найти сестру, – отвечаю я. – Я хочу быть с ней.
– А просто узнать, почему Бэй ушла, для тебя недостаточно?
– Нет, – решительно заявляю я. Мне жаль говорить ему такое, но это правда, и пора уже в этом признаться. – Недостаточно. Я должна ее увидеть.
– Зачем?
В день, когда ушла Бэй, я произнесла в храме одно-единственное слово, и Тру услышал и понял меня. Теперь я слышу все в одном его слове. Тру волнуется за меня. Может, он даже любит меня. И он действительно недоумевает, почему я не могу остаться в Атлантии.
Я должна ему объяснить, чтобы он понял и простил меня, когда я уйду.
– Я очень скучаю по сестре, – говорю я. – Так скучаю, как будто осталась одна в океане, который накрыл всю землю. Мне так тяжело без Бэй, что иногда кажется, что я уже не человек: меня нет, осталась одна только боль. Словно бы мое израненное тело, месиво из органов, мышц и костей, лежит на берегу, а на него все накатывают и накатывают соленые волны – просто невероятно больно.
– Вот, значит, как ты себя без нее чувствуешь, – с горечью произносит Тру.
– Да.
В тот момент, когда я заговорила в храме, Тру понял, что я – сирена. Он знал, кто мои мама и тетя, и должен был догадаться, что я не простая сирена, а необычная. Но он никому ничего не сказал. Он все это время хранил мой секрет.
Как все будет, если мы останемся здесь, в этой гондоле? Вокруг туман, в небе слышны хлопки крыльев летучих мышей, и дыхание Атлантии убаюкивает нас.
