— Все наши люди привыкли усердно трудиться, — сказала мне и Сэму Вэн. — Все добились успеха в жизни, а теперь получили молодые и здоровые тела. Нам не хватает лишь инженеров и военных.
— Надеюсь, нам они и не понадобятся, — ответил я. — Кроме нескольких добровольцев, мы не планируем ничего такого, что потребовало бы подобных умений. Просто надо поработать. На самом деле, когда мы все устроим, я бы предпочел, чтобы вы отвели подальше всех, кто не будет принимать непосредственного участия.
— Особо сильно убеждать их не придется, — сказала она. — Мы в шоке от того, что случилось с другими. Никто из нас не хочет снова умирать так быстро.
Наконец, проверив весь распорядок, Вэн и Фарбер принялись выдавать распоряжения остальным и произносить воодушевляющие речи, как я понял. А у меня появилась возможность поговорить с Сэмом без лишних ушей.
— Что насчет Перчатки Бога? — спросил я. — Я вчера вечером тебя спросил, и ты явно не хотел говорить об этом при Клэренсе.
— Нет, я просто не хотел затевать спор на глазах у Эда Уокера и остальных. Типа, хреново для морали личного состава, когда ангелы начинают крыть друг друга матерно. Я не смогу ею пользоваться, Би.
— Это единственная реальная сила, которая у нас есть.
— Мне казалось, я тебе уже объяснил. У нас у всех они были, у ангелов-Волхвов. А когда она начала свое выступление в роли Злой Ведьмы, Фидоратон попытался использовать перчатку против нее. Эд Уокер там был — все видел, но не понял, что произошло на самом деле. Сказал мне: «Фред наставил на нее руку, и она светилась. Спустя секунду она посмотрела на него, и его рука загорелась, до самого плеча, а потом… взорвалась. Ярко-белым, будто плазма». Он-то думал, что это Энаита с Фредом сделала, но я-то знаю лучше. Так и происходит, когда ты пытаешься использовать штуку типа перчатки против власти, которая тебе ее и дала.
Я попытался скрыть разочарование, но Сэм понял мои чувства. Мы слишком долго друг друга знали, чтобы не понимать.
— Можно с ее помощью, по крайней мере, сделать звоночек, тайком, через Куб Мекки? — спросил я. — Так, чтобы Энаита не узнала?
— Не знаю. Возможно. Но она наверняка об этом узнает, со временем.
— Ну, в этом случае моя идея уже сработает — не должна сработать, но сработает, даже если она перехватит это сообщение. Она все равно здесь появится, но тогда победить ее будет куда сложнее.
— Сделаю все, что смогу, — ответил Сэм, ткнув меня кулаком в плечо. Даже больновато. — Ладно, Би. Ты же знаешь, что у нас все равно нет шансов. Толпа дикарей из каменного века, пытающаяся завалить богиню.
— Они не из каменного века.
— Но их техника — оттуда. Наша техника, поскольку это все, что есть у нас с тобой. Посмотри правде в глаза, это будет штука в стиле Буча и Сандэнса.
— Ага, — ответил я. Оставалось надеяться, что голос у меня не был таким обреченным, как внутреннее ощущение. — Надеюсь лишь, что остальные выживут и кто-нибудь вспомнит крутые словечки, которые мы сказали, когда нас разносили в клочья.
— Ага. Я тоже. Я собирался сказать «Вот дерьмо!» А ты?
— Ну, теперь мне придется придумывать что-то еще, раз ты меня опередил.
Мы долго шли по холмам обратно к дому, и, хотя все были молодыми и здоровыми, у многих остались ранения после бегства от припадка ярости Энаиты, так что строй слегка растянулся. Если бы не холод и снежные заряды, если бы на мне было что-то получше легкой куртки и футболки, это была бы прекрасная прогулка по холмам Калифорнии зимой. Если не считать, что это не была та же Калифорния, настоящая, в которой еще осень не закончилась. Разница во времени между Землей и этим местом была очевидна, и это заставляло меня задуматься о прочих отличиях.
— Их не так уж много, на самом деле, — сказал Сэм, когда я спросил его. — Когда мы впервые сюда прибыли, никто не умер, конечно же. Именно поэтому сейчас все настолько испуганы и подавлены. Они думали, что это загробная жизнь, а в загробной жизни обычно не умирают.
— Что ты имел в виду, никто не умер? А кто-то должен был? В смысле, они каким-то образом воскресали?
— Все не настолько плохо было, но один мужик, парень из Африки по имени Чима, попал под упавшее дерево, когда мы валили лес, чтобы строить новые дома. Знаешь, после первых нескольких недель стало ясно, что новые дома нам потребуются, и мы состряпали топоры и начали валить лес, чтобы строить бревенчатые избы. Никто из этих людей таким никогда не занимался, и какой-то идиот не рассчитал, куда валит дерево. Чима не смог вовремя выскочить. Должен был бы умереть сразу же — попав под ствол весом в тонну, не меньше, — но не только не умер, но и кости у него за неделю срослись, а еще через некоторое время он снова был здоров. Даже не хромал. Я тебя с ним познакомил бы, но он был одним из тех, кто оказался рядом с домом, когда явилась Энаита.
— Блин. Значит, он, но сути, трижды умер.
— Типа того. Мировой рекорд для обычного человека, наверное, но, поскольку он на этот раз сюда не вернулся, не знаю, гордится ли он им.
— Что еще здесь по-другому? Что-нибудь, что может оказаться полезным. Необычные способности?
— Нет. Смертные, которых мы сюда доставляли, пилигримы, как они сами себя называют, просто стали здоровее, чем на Земле, но не сильнее. Более живучими — если это не закончилось.
— Проклятие, хватит меня радовать таким способом.
Еще до того, как мы достигли огромного поля опустошенной земли, пилигримы Каиноса начали нервничать. Не скажу, что я винил их в этом, поскольку и сам чувствовал что-то подобное. Наверное, надо было вспомнить всю свою жизнь, все свои прегрешения и успехи (очень редкие), подумать о друзьях и возлюбленных, но кроме тихой горечи от мысли о том, что я, наверное, уже никогда не увижу Каз, мне не оставалось ничего, кроме как сосредоточиться на текущих делах. Это был защитный механизм. Просто делай свое дело. Переставляй ноги. Увидишь врага — спусти курок. Вот только курков тут не было. Сведи все к тому, что надо выжить, а об остальном потом будешь думать — таков был мой план.
За исключением одного. Я думал, что ненавижу архидемона Элигора, самого мерзкого ублюдка нашей эпохи, но оказалось, что эти чувства — ничто по сравнению с тем, что я чувствовал по отношению к Энаите. Элигор, каким бы плохим он ни был, был просто врагом. Он делал свое дело, пусть ему оно и очень нравилось. В замысле Всевышнего, насколько я мог понять его, Элигор делал именно то, что должен был делать. А вот Энаита, которая должна была быть подобна мне, защищать беспомощных, помогать невинным, оказалась такой, какой оказалась — одним огромным уродливым комком зла.
Что бы ни случилось, я лишь молился о том, чтобы хоть как-то навредить ей. Уже это стоило всего остального. Я был согласен стать москитом, от укуса которого у нее вспухнет хороший волдырь перед торжественной вечеринкой для других важных персон. Прыщиком у нее на лице в канун выпускного.
