Все это стало понятно мне куда быстрее, чем сейчас приходится объяснять, и мой рациональный ум (не смейтесь, пожалуйста) проявил себя наконец-то, взял за руку мои мысли и вежливо подвел к осознанию текущей реальности.
Это было отрезвляюще, в буквальном смысле слова. Великолепный хаос начал твердеть, превращаясь в нечто менее рассеянное, а оттенки белого превратились в своеобразную трехмерную структуру. Я оказался в бесконечном белом коридоре из светящихся пылинок, будто среди миллиардов крохотных пузырьков, но каждый из них был отдельным и непохожим, каждый светился собственным белым огнем, некоторые ярче, некоторые — слабее, но темных тут не было. Все вокруг, пол, потолок, стены, состояло из этих крохотных клеток, будто шариков упаковочного материала коробки для мироздания.
Я сел, поняв, что у меня снова земное тело и что до этого я лежал, будто груда тряпок. А рядом со мной кто-то плакал.
Я повернулся, и белые мерцания вокруг меня размазались в полосы. Увидел Оксану, такую же, какой я видел ее в последний раз. Она лежала, уткнувшись лицом в рыжие волосы Галины. Галина была такой же бледной и безжизненной, как тогда, когда я нес ее на руках.
— Оксана?
Она подпрыгнула, вернее, попыталась, но светящаяся клеточная ткань вокруг нас была отнюдь не такой простой, как обычный пол. Когда она пошла, то казалось, что она плывет в чем-то вязком, а позади нее разлетались крохотные огоньки, будто испуганные рыбки.
— О, что это?..
На фоне всей этой сверкающей яркости глаза Оксаны выглядели, как грязные дыры.
— Я не розумію, — сказала она по-украински. — Не понимаю. Вы живы, Бобби?
В ее взгляде появился огонек надежды, но она поглядела на тело Галины, и огонек угас.
— Нет, не она. Только вы.
Ее глаза наполнились слезами.
— Что это такое? Что за место?
— Я не знаю точно. Не думаю, что я или ты должны здесь находиться. В особенности ты. Но все в порядке. Я собираюсь вернуть тебя.
Ее глаза расширились.
— Вернуть куда? Не туда! Не туда, где Галя…
— Нет. Ради Бога, нет, не в музей. Мы вернемся в квартиру.
По крайней мере, я надеялся, что Сэму удастся это устроить, но я не мог делиться сомнениями с девушкой. Она и так слишком много страдала по моей вине.
Я стоял, с трудом удерживая равновесие на странной поверхности, будто на очень плотном воздухе. Ноги погрузились в клеточный материал тоннеля, но его плотность была слабой. Я не мог понять, что это такое, что это за одна большая сущность, состоящая из миллиардов крохотных, но белый свет придавал ей относительно безопасный вид, если и не совсем обнадеживающий.
— Нет, Бобби. Я не хочу.
Оксана, испытав то, что не сможет выдержать ни один нормальный человек, снова осела рядом с телом подруги.
— Я хочу остаться. С Галей.
— Мы не можем. Это не место для людей — живых людей.
Раздумывая над сказанным Сэмом, я лишь мог предположить, что мы оказались внутри ткани известной нам вселенной, в некоем плацентарном барьере, отделяющем от нас то, что должно оставаться снаружи, чтобы то, что внутри, существовало правильно. Эта живая и вибрирующая громада больше походила на организм, чем на искусственное сооружение.
Мне не сразу удалось убедить Оксану. Я уже начал беспокоиться, что Энаита сама может очутиться в этом месте, по пути в Каинос. Доводы Сэма оставляли больше вопросов, чем ответов. Когда я сказал ей это, Оксана наконец-то встала, сначала на четвереньки, а потом и на ноги, дрожа, будто новорожденный жеребенок.
— Куда мы возьмем ее?
Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что речь идет о ее подруге и любовнице, Галине.
— Никуда, — ответил я. — Думаю, нам следует оставить ее здесь.
— Нет! Никогда!
— Поверь мне, Оксана, Галина умерла. Это не она, не та женщина, которую ты любила. Это просто тело. У меня была причина вернуться, а у нее — нет, она умерла. Теперь ее душа отправилась в другое место. Кому это не знать, как мне.
И меня будто холодом окатила тревога. Что случится, когда Галина попадет на Суд? Как и у всех, у нее должен был быть ангел-хранитель. Теперь, когда она умерла, небесные властители узнают все, в том числе и все мои преступления, свидетелем которым была Галина. Узнают ли они и об Энаите? Ведь, в конце концов, именно она стала причиной ее смерти. Сможет ли Энаита вмешаться в такие основополагающие законы небесной системы?
Как и во множестве других подобных случаев, было слишком поздно об этом беспокоиться, и я лишь покачал головой. Слишком много вопросов, ответить на которые не может даже ангел.
— Пойдем, Оксана, — сказал я. — После всего, что мы пережили, всех моих ошибок, боюсь, тебе снова придется мне поверить. Эта часть Галины останется здесь, возможно, навсегда. Мне кажется, что это тело самой вселенной, по крайней мере, в том виде, как мы можем понять ее. Самая важная часть Галины уже не здесь. А тело будет здесь в безопасности. Никакой разницы с тем, как если бы похоронить ее в земле, только… чище.
— Нет!
Оксана даже не глядела на меня.
— Нет. Мы не идем.
Я уже был готов схватить ее и тащить силой.
— Дайте мне немного времени. Попрощаться.
Она склонилась над телом Галины. Выпрямила ноги, положила бледные веснушчатые руки на грудь. Убрала с покрытого ранами лица роскошные рыжие волосы, погладила и что-то прошептала по-украински. И села.
— Жаль, что у нее нет оружия. Мы, скифы, хороним своих с оружием.
— Бог ведает, что она была воином, — сказал я. — Я не сомневаюсь в этом.
— Была. Она подстрелила персидскую суку! Сделала ей больно.
— Сделала, и, думаю, это спасло мне жизнь. Спасло жизнь всем нам.
Я стал на колени и коснулся бледной израненной щеки.
— Спасибо тебе, Галина. Бог любит тебя. Пусть твое путешествие будет хорошим, пусть ты обретешь заслуженную награду.
Оксана и я шли по сверкающему коридору из мыльной пены, пока свет позади нас не сомкнулся, словно сияющий занавес, скрыв от нас тело Галины. Оксана была в ступоре, но даже я ощущал себя будто во сне. Я хотел бы получше описать то место, но не могу, поскольку никогда ничего подобного не видел. Не знаю, увижу ли снова, почувствую ли эту наполненную музыкой атмосферу, окутывающий все свет, не дающий ни малейшего намека на то, как устроено это странное место. Но знаю, что буду помнить это, пока не остановятся мои мысли.
Мы шли некоторое время, а потом я заметил, что все вокруг начинает темнеть, будто в этом не-мире начался закат. Мы все так же шли сквозь свет, но уже более тусклый, неровный и бесцветный по сравнению с тем, который окружал нас раньше. Долгое время мы молча шли в этом темнеющем мире, но скоро стало понятно, что полумрак становится неоднородным: полосы слабого света начали чередоваться с темными, а потом светлые и темные полосы превратились в оттенки темного и очень темного.
