С тех пор и запели птицы, и заголосили звери, и травы зашелестели.
А пока: Он – и Океан. И всё.
Третье яблоко
Господь уронил на землю три яблока. Первое тому, кто умеет рассказывать. Оно досталось мне. Второе тому, кто умеет слушать. Оно свободно. Третье тому, кто понимает. Оно у Ньютона.
Ченч
Время такое амебное было. Все и всё делилось на части. Вожди, начиная с Ильича, кепки таскали. В шляпах, удлиняясь, семафорили враги трудового народа. Трудно представить было такое, что кто-то, когда-то, пусть даже не по своей воле, сменит кепку на шляпу. Но – на то она и Россия, что всё невозможное в ней возможно.
Стоял в нашем городе смотрящий за образованием, Максим Горький, стоял, естественно, в кепке, подавая пролетарский пример будущим педагогам. Возвышаться ему в этом головном уборе века отмерили. Шляпных дел мастера в его сторону и взглянуть опасались. Но беда в России всех по очереди бьет. Дошла она и до вождей. Правда, не при жизни она их по темечку тюкает, а чуть попозже. Из мавзолея вынесли, из библиотек изъяли, а в одну из ночей черед и до памятников дошел.
Подъехали служивые, смотрят: мужик в кепке и с усами стоит. Ну и давай раскачивать его из стороны в сторону.
У одного во внутренних органах что-то не так зашевелилось, дочь у него в институте на третьем курсе обучалась. Позвонил он ей из телефона-автомата:
– Дочка, кто у вас перед институтом в кепке и при усах: Сталин или не Сталин?
– Папка, какой он Сталин, это же Максим Горький, друг Ленина.
Испугались служивые, что чуть самого Ленина друга не лишили, доложили наверх. Там кумекали, кумекали по «буревестнику революции» и из-за опасения, что вдруг еще кто-то перепутает, постановили: кепку изъять, а усы оставить. Тюбетейки в городе не нашлось, а шляпа в музее отыскалась. Стоит с тех пор Алексей Максимович перед Педагогическим со своими усами, но без кепки, а в шляпу ему студенты знания после получения дипломов за ненадобностью бросают. Горе от ума больше никому не грозит, весь ум у Горького в шляпе хранится.
Голубая дума
Происходит всё. И это произошло. Свидетелей предъявить не смогу. Не было их. Да и откуда свидетели у диалога.
Встретились двое. Один любопытным был, другой стал.
– А сколько стран на вашей земле?
– Две.
– Как, всего две?
– Да, две.
– Воюют?
– Постоянно, перемирия случаются, но редко.
– А как с расами дела обстоят?
– Сколько стран, столько и рас, вот такой расклад.
– Национальный вопрос остро стоит?
– Больше лежит, чем стоит, но остро.
– А какая из национальностей лежачая?
– Во время перемирия обе лежать горазды.
– Различия у народов значительные?
– На войне не отличить, мама родная и та не узнает.
– В плен берут?
– А как же, ради этого и воюют.
– Государственная граница переменам подвержена?
– Нет, с этим строго. Граница одна, имечко у нее больно забавное.
– Откуда оно пришло?
– От лент, фотовспышек, шампанского, цветов.
– Деньги хождение имеют?
– Само собой.
– А какая монета у вас самая звонкая?
– Тишина.
…И не такое бывает порой. Встретятся два дождя, а разойтись не могут. Так и идут рука об руку. Все думают – дождь. Ан нет. Диалог двух дождей – явление хоть и обычное, да малодоступное. Не всякому дано услышать, о чем они промеж собой речь ведут.
– В мирное время одних от других отличить возможно?
– В мирное да.
– Как?
– Одни – мужики, другие – бабы.
– Ну, что сказать, можно только позавидовать.
– Чему завидовать?
– Тому, что третьего не дано.
– А третье – это что?
– На третье компот подают.
– А какой на вкус компот этот?
– Голубой, но лучше о нем не думать.
– Вы сюда отдыхать приходите?
– Отдохнуть везде можно. К вам дышать идем, у нас от компота воздух не тот.
Происходит всё. Несколько раз моя земля могла увернуться от компота. Не повезло ей. Пьет и на первое, и на второе, а третье само собой запивается.
Лапша с макаронами
После окончания школы сразу поступил работать на завод. Родители огорчились, они мечтали о сыне инженере. Одноклассники, учителя удивились: учился я довольно неплохо. Причину, почему не пошел учиться дальше, хранил в тайне. Я ее стеснялся. Образование мало волновало. В математике, в химии кое в чем кумекал, и ладно. Целоваться страсть как хотелось! Не знал, с кем и как начинать это сладостное занятие. Пацаны во дворе болтали, что в общаге при заводе есть девчата, за деньги готовые не только целовать научить, но и показать – куда дальше двигаться. Выбора не было – без калабашек в общагу не сунешься.
Первой зарплаты как манны небесной ждал. Дни в календаре зачеркивал. С нужной девчонкой парень из бригады за пузырь свел. В комнату к ней силком заволок. Познакомил и сбежал водяру халкать.
– Ты садись, сейчас ужинать будем. Есть хочешь?
– Ладно, так постою.
– Знаешь, давай без так. Начнем с макарон, потом лапша и компот с черносливом.
– Может, погулять сходим, в кино или еще что?
– И не выдумывай. Макароны почти готовы. Не скучай, мигом на кухню сгоняю, и начнем пир на весь мир.
Я бы смылся, но она, уходя, дверь на ключ закрыла. Кинулся к окну – подоконник ощетинился кактусами, пришлось отступить.
– Ну, вот усаживайся напротив и давай за макароны возьмемся: ты с одной стороны, я с другой. Ну, чего тянешь?
– Мне бы вилку.
– Вот еще что выдумал.
Она вытянула рукой из кастрюльки одну макаронину, обдула, один конец сунула в свой рот, другой к моему подставила.
– Может, я куда за вилкой сгоняю?
– Ты в глаза, в глаза гляди и губами ко мне по макаронине двигайся.
