— Ну, значит, все как-то налаживается, — сказала Вера, когда мы с ней устроились у барной стойки, а остальные друзья, развалившись на диванах, выпивали, разговаривали. — Кроме тебя, Коко, дорогая. Похоже, ты решила всю жизнь оставаться как сфинкс — загадочной, великолепной и вечно одинокой.
— Надо же кому-то оплачивать ваши свадьбы, — улыбнулась я. — Если бы я вышла замуж и перестала работать, каково бы пришлось остальным?
— Ммм… — промычала она; я бросила на нее подозрительный взгляд, и тогда она продолжила: — Я все думала, что такое случилось с Бендором. Мы с ним встречались в Лондоне, он был с дочерью лорда Сисонби, но не скажу, чтобы он сиял от счастья. Он спросил, приедешь ли ты в Лондон на открытие бутика. Я ответила, что понятия не имею. — Она помолчала. — Надеюсь, я правильно сделала?
— Да, конечно, — ответила я, но все веселье вечеринки как-то сразу потускнело для меня. — У меня, как всегда, напряженный график. В любом случае у нас с Бендором все в порядке. Вопроса о браке у нас не стояло, если ты об этом. Мужчины меня не понимают. Они говорят: «Тебе больше не о чем беспокоиться, ничего не надо делать, я о тебе позабочусь». Но на самом деле они хотят сказать: «Ты ничего не должна делать, потому что всегда должна быть у меня под рукой». — Поймав ее испуганный взгляд, я нервно засмеялась. — Словом, в мои намерения это не входит. Не хочу повисать на мужчине мертвым грузом.
И не успела она ответить, как я, вся из себя такая шикарная — в жемчуге и черном крепдешине, — решительно направилась к столику Кокто, — который, кстати сказать, снова подсел на опиум, — чтобы выбить у него рук бокал с шампанским. Перекинулась парой слов с женой Пикассо Ольгой, которая была одета в одно из моих последних платьев из бежевого джерси и двухцветные туфельки, но казалась совершенно измученной изменами своего знаменитого живописца.
Потом одним махом я взлетела по лестнице. В последние дни я не прощалась с гостями, и все уже привыкли к моим неожиданным исчезновениям. Они будут сидеть до тех пор, пока или не упьются так, что не смогут сдвинуться с места и дворецкому Жозефу придется разводить их по одному до своих комнат, или не отчалят куда-нибудь в ночное кабаре.
Я легла на кровать, мои верные собаки устроились рядышком, но, несмотря на это, всей своей тяжестью на меня навалилось страшное чувство одиночества.
Действие пятое
Безвременье для моды
1929–1945 годы
«Я не столь глупа и не стану делать вид, будто знаю, что готовит нам день грядущий».
1
Американская фондовая биржа обрушилась 29 октября 1929 года. Последствия оказались катастрофическими: в несколько секунд были уничтожены целые состояния, газеты пестрели сообщениями, что финансовые магнаты один за другим вместе с женами выбрасываются из окон небоскребов в страхе перед нищетой и лишениями. Не прошло и года, как волны американской депрессии докатились и до нас. Число заказов из-за границы у меня резко упало, и это был тревожный знак. Клиенты засуетились, заметались, и по всему было видно, что тратить деньги они будут не скоро.
А ведь Бендор меня предупреждал. Мы с ним все-таки остались друзьями. Он сделал предложение леди Понсонби, и она, естественно, приняла его. Перед свадьбой он повез невесту в Париж, они зашли ко мне на чашку чая (леди Понсонби оказалась как раз такой, как я себе и представляла: хорошенькой, ласковой и голубых кровей), и Бендор сообщил, что целый полк его финансовых аналитиков давно предвидел беду, грозящую заморской державе. Чтобы защитить свой бизнес, я предприняла срочные меры: для начала уменьшила прием на работу новых сотрудников и урезала число демонстрируемых платьев. Но как следует подготовиться к последствиям депрессии не получилось. Поток американцев и британцев, толпами валивших в мои бутики, иссяк. Даже разрекламированное открытие магазина в Лондоне не вызвало ожидаемого резонанса. И снова пришлось привыкать к строжайшему режиму экономии.
Богатая отделка бисером и украшения теперь были неуместны или нерентабельны. Только мое маленькое черное платье словно переживало период возрождения — возможно, потому, холодно прокомментировала я этот факт, что оно идеально вписалось в общую похоронную атмосферу десятилетия. Для дебюта в Лондоне я создала самые разнообразные недорогие ансамбли из хлопка, сократила количество вечерних туалетов до нескольких платьев из пике, органди и кру́жева с расклешенной юбкой и строгих жакетов из шелкового бархата и одновременно расширила ассортимент блузок и юбок из набивной ткани для женщин с небольшими средствами. Еще я представила мягкие костюмы из шантунга — это совершенно новый тип чесучи из шелка и шерсти, вытканный специально по моему заказу, а также сумочки с ремешком через плечо из простеганной кожи.
Несмотря на мучительный конец Les Annees folles,
[41]
я приветствовала это вынужденное возвращение к простоте. Я старалась придерживаться принципа «чем меньше, тем лучше» и никогда не останавливалась перед трудностями. Более того, в отличие от других модельеров, клиенты которых в результате общего экономического краха сократили расходы на модную одежду, у меня оставался талисман: мои духи «№ 5» все еще были необычайно популярны, ради их колдовского шарма женщины поголовно отказывались от других своих слабостей.
И все-таки повсеместный упадок деловой активности коснулся и моего бизнеса, и я тоже стала беспокоиться. Поток богатых отдыхающих в Довиле, Каннах и Биаррице значительно поубавился и превратился в тоненькую струйку, и мои бутики терпели значительные убытки. Более того, после многих лет безусловного превосходства, когда моим моделям не было равных, на сцену стали выходить новые модельеры, например итальянка Эльза Скьяпарелли, чьи купальные и лыжные костюмы принесли ей немалую славу. Лично я считала ее стиль производным и подражательным, но ее растущая известность не могла не тревожить меня. Я понимала, что для поддержания своего авторитета мне требуется какой-то смелый, даже рискованный ход. И тут во время летней передышки в «Ла Паузе» приехал Дмитрий и предложил идею, которая показалась мне идеальной.
Его американская богатая невеста сумела пережить кризис, подкосивший столь многих из ее привилегированных друзей. Ее родственники, по словам Дмитрия, вложили деньги в индустрию кинематографии, и теперь один из китов этого бизнеса, Сэмюэль Голдвин, снова сделал попытку вступить со мной в контакт и завоевать мое расположение.
— Он страшно хочет, чтобы ты приехала в Лос-Анджелес. Готов предложить тебе карт-бланш и значительное жалованье, лишь бы ты создавала костюмы для его самых известных кинозвезд, — сказал Дмитрий.
Мы полулежали в креслах возле бассейна, потягивая мартини; Мися тоже была поблизости.
— На следующей неделе он будет здесь, на Лазурном Берегу, приедет отдохнуть. Почему ты не хочешь с ним познакомиться? Я это устрою.
В любое другое время я бы отказалась от такого предложения. Не было никакого желания плыть за тридевять земель, неинтересна была и страна, где обитает этот наглый народ, где так много людей страдает, да, по правде говоря, Америка никогда меня не интересовала. В отличие от большинства моих друзей, не исключая и Миси, фальшивый гламур Голливуда меня не манил. И все же я удивлялась своей нерешительности. В Соединенных Штатах моя одежда всегда продавалась исключительно хорошо, как и духи. Может, я бы туда и не поехала, но, если уж один из самых богатых магнатов этой страны так сильно хочет заполучить меня, мое имя наверняка было там легендой. Я уже начала хмуриться, мне казалось, что сейчас не время, но тут вмешалась Мися.
