Чужие места я занимать не собирался. Я верил, что Андре удастся восстановить МУМ, и не скрывал этого.
– Воспользуйся помощью Мозга, – посоветовал я. – Но как добраться до звездолета? Проделать обратный путь мне не улыбается.
– Так вот, – сказал Андре. – МУМ мы доставим на авиетке, есть возможность перевести их с ползанья на полет. Но восстановленная МУМ понадобится на звездолете. А ты отпускаешь Мозг. Как быть? Проблема, не правда ли?
– Проблема, – согласился я.
Я не сомневался, что у Андре уже имеется проект ее решения.
– Выход такой: Мозг на планете заменю я, а меня будут дублировать Камагин и Петри. Имеешь возражения?
– Только сомнения. Для роли твоих дублеров Эдуард и Петри, возможно, подойдут. Но подойдешь ли ты сам на роль дублера Мозга?
– Сегодня он обследовал нас троих. Меня принял сразу, а Эдуарду и Петри придется потренироваться. – Андре запальчиво закричал, опережая возражения: – Знаю, что скажешь! Ты жестоко ошибаешься. Он страшно хочет воплощения, но не ценою гибели планеты. И между прочим, функции его несложны.
– А ты не увлекаешься?
– И не собираюсь! Ты забыл об операторах, тех инженерах, у которых вместо мозгов датчики. Не знаю, какие они организмы, но автоматы – превосходные. Мозг лишь координирует их действия. Пока не сконструируем такие же совершенные механизмы, придется оставить операторов. Теперь последнее: раскрывать Третью планету в пространстве буду я. Не маши руками, это предложил сам Мозг!
Взрыв на Станции принес больше психологических потрясений, чем реальных разрушений. Такие сооружения, как Станции Метрики, вообще невозможно разрушить – разве что полной аннигиляцией. Мы догадывались, что вся планета представляет собою один огромный гравитатор, такой же искусственный механизм, как Ора, только тысячекратно крупнее Оры. Но никто из нас и вообразить не мог, насколько грандиозны машины, составляющие ядро этой планеты. Сейчас мне казались наивными прежние мои восторги перед совершенством Плутона. Вот где было совершенство – совершенство зла, угрюмая гениальность недоброжелательства, свирепый шедевр тотальной несвободы!..
И еще я думал о том, на каком непрочном фундаменте стояла исполинская Империя разрушителей: мы даже и не ударили по ней, только толкнули – и она стала разваливаться!
Нет, думал я, знакомясь со Станцией, это непрочный цемент – ненависть, подавленность, всеобщий страх, иерархически нарастающее угнетение…
Только уважение и дружба, только доброта и любовь могут создать социальные сооружения такие же вечные, как мир!
Ромеро думал о том же.
– Вы знаете, дорогой Эли, я в свое время боролся против того, чтобы мы ввязывались в космические распри, и облики всех звездных нечеловеков вызывали во мне отвращение. А сейчас я вижу, что наше будущее было бы гораздо хуже, если бы победила моя тогдашняя точка зрения. Вся эта бездна разрушения могла обрушиться на не подготовленных к обороне людей внезапно!.. И хоть, согласитесь, облик Орлана и Гига достаточно нечеловечен, они вызывают во мне симпатию. Это ведь первые разрушители, добровольно отказавшиеся от разрушения во имя созидания. Правда, первая ласточка не делает весны, но она, во всяком случае, возвещает конец зимы. Что же до скрепляющей силы любви и разрушающей мощи ненависти, то должен вас огорчить, милый друг: открытия вы не совершили. Один древний философ, Эмпедокл, говорил то же самое, и гораздо лучше вас говорил, хоть вы и родились на три тысячелетия позже его.
2
Сворачивание пространства в неевклидову спираль совершалось быстро, а вот раскручивание было процессом длительным, так как Станция еще не была полностью восстановлена. Андре вторую неделю сидел за пультом, под шаром, где по-прежнему покоился Мозг, и самостоятельно подавал команды операторам. Сработался с ними он превосходно, согласование с командами Андре шло даже лучше, чем раньше с приказами Главного Мозга: рядом не было тупого Надсмотрщика, контролировавшего все импульсы…
Неевклидовость уменьшалась постепенно, мы медленно выкарабкивались в космос. Золотое сияние неба слабело, в нем появлялась синева. Оно было еще пустым, но уже не таким непроницаемым, как во время нашего перехода.
– Скоро появятся звезды! – сказала Мери. – Я соскучилась по звездам, Эли! Мне так душно в этом нестерпимо замкнутом мире.
Временами я тоже тосковал по звездам. Но еще больше я боялся того, что могло произойти после их появления. В космосе наверняка рыскали неприятельские крейсеры, готовые отвоевать планету.
Когда Оранжевая закатывалась, мы всматривались в небо.
Те же удивительные краски вспыхивали в нем, потрясающие закаты, нигде ни до, ни после тех дней нами не виданные и, по-моему, навсегда потерянные для человечества, – никто ведь не будет сворачивать мировое пространство ради того, чтобы полюбоваться живописной зарей. А потом наступала ночь, глухая, черная, такая тесная, будто граница мироздания надвигалась вплотную, страшно было протягивать руку и казалось, что следующий шаг ведет в пропасть… Я обнимал Мери, мы всматривались и вслушивались в темноту, предугадывая скорое появление мира – молча страшась и молча ликуя…
– Ты бездельничаешь, Эли! – раздраженно сказал Андре. – Мы вкалываем как проклятые, а ты фланируешь по темной планете, как по родному Зеленому проспекту.
Пришлось отшучиваться:
– Лучшая форма моей помощи – не вмешиваться в вашу работу. Понимания ее у меня немного, а власти напортить – ого-го сколько!
И вот настала такая долгожданная ночь. Слабо зажглась первая звезда, за ней вторая, третья… Занавес, отделявший нас от мира, отдергивался. Звезды вспыхивали, умножались. Лился удивительный звездный дождь: сотни ярчайших светил и тысячи просто ярких выныривали из незримости, небо бушевало мятежным сиянием – множеством глаз всматривался Персей в потерявшуюся было планету.
Мы находились тогда в рубке, и показалось, что я опять сплю, – так все было красочно и неправдоподобно. Но за пультом сидел реальный Андре, а по сторонам – Камагин и Петри, над ними тихо реял реальный полупрозрачный шар, а реальный Осима – не фантасмагория, не бред – восторженно обнимал реального Ромеро.
– Пространство в окружении Третьей планеты чисто, – объявил Андре. – Но в десяти парсеках много подвижных огней.
– Там концентрируется звездный флот разрушителей, – объяснил Мозг. – Мне нужно связаться с собратьями на других Станциях Метрики, чтобы получить информацию.
– О том, что на Третьей планете сменилась власть, сообщать пока не надо, – предупредил Ромеро.
– Знаем, знаем! – нетерпеливо отозвался Андре. – Дезинформация противника изобретена не нами. Для остальных Мозгов мы пока выползаем из неполадок.
День за днем Мозг восстанавливал связи Третьей планеты с другими звездными крепостями и систематизировал информацию.
Флот Аллана продолжал взрывать неевклидовость, но дело шло медленно. В районе прорыва концентрировались крейсеры разрушителей. Ни один из кораблей галактов в межзвездном пространстве Персея так и не появился.
