Пленник вдохновенно засиял яркой речью. Оан быстро переводил ее, нам оставалось лишь любоваться неистовыми прыжками Уула на живом пьедестале и исступленным сиянием его тела. Ускоритель каждому утверждению Оора противопоставлял свое, но делал это странно: мне все больше казалось, что говорят они, в сущности, об одном и том же, им только воображается, что они разнодумающие. Два конца одной палки, сказал я себе.
– Истина в свете, а не во тьме, – надрывался вспышками света пленник на постаменте. – Истина сверкает, а не таится. Жестокие боги сгущают сумрак. Жестокие боги утягчают бытие. Слава Жестоким богам! Слава их беспощадному разуму. Слава творимому ими страданию! Какой великий порыв в деяниях Жестоких богов! Они испытывают, а не карают. Они взывают к нам: способны ли вы на смелое решение? Их священная цель – не в понуждении к унылому бытию, а в отвержении его. Не смиряться, а восставать. Осуществлять себя не в существовании, а в отрицании существования. Отрицай холод и темноту, вечную пыль и вечный голод, хищную воду и неласковую землю, темные звезды и сумрачные солнца! И высшее из отрицаний – отрицание себя, восстание против собственной жизни! Ах, вот она, вот она, истиннейшая из необходимостей, всецелостное избавление от всяких пут – самоуничтожение! Вот она, высшая свобода, – освобождение себя от себя! О благороднейшая из самостоятельностей – самоубийство! Только тот достигает совершенной завершенности, кто совершает завершение жизни смертью! Свобода, свобода, свобода – в свободе от существования! Славьте свободную смерть! Да исполнится воля Жестоких богов, неотразимо влекущих нас к гибели! Презренные жизнехвататели и жизневыскребатели, тусклые жизнеползуны, зову, зову, зову вас к огненному самоосвобождению! Во имя смерти! Во имя смерти!
Его истошный призыв потонул в общем вопле. У аранов, стоявших рядом, зашевелились волосы – и сотней злых рук вцепившись в тело и ноги Уула, стали рвать ускорителя. Бешенство руковолосых остановил трижды повторенный возглас Верховного отвергателя:
– Во имя жизни! Во имя жизни! Во имя жизни! Оставить презренного смертепоклонника!
Когда волнение немного стихло, Оор изрек суровый вердикт:
– Ты жаждешь смерти – ты получишь жизнь. Отвести Уула в подземную темницу, куда не доходит сияние Пыльных Солнц, и не проникают заряды Отца-Аккумулятора, и не слышен громовой голос Матери – Накопительницы молний. Пусть он станет нижайшим из низких, ничтожнейшим из ничтожных, голоднейшим из голодных, тупейшим из тупых. И когда он возрадуется своему заключению, и придет в ликование от мук существования, и объявит себя отвергателем конца – только тогда вывести его наружу.
Пленника увели. Оор соскочил с пьедестала. Толпа повалила к выходу. Я сказал Оану:
– Возвратимся к планетолету.
Он спросил, не хотим ли мы предстать перед очи Верховного отвергателя конца и объяснить, кто мы и как можем ему помочь. Знакомиться с Оором я не захотел, помогать ему – тем более.
5
Когда мы толкались в узком туннеле с торопящимися наружу паукообразными, Лусин мысленно прошептал мне:
– Какие несчастные, Эли! И обе секты несчастны одинаково. Что надо пережить, чтобы дойти до таких ужасных взглядов, до таких отчаянных поступков.
– Они все безумные! – сказал Ромеро. – Тяжелое существование породило изуверство. Обе секты, как справедливо назвал их наш друг Лусин, самые настоящие изуверы, и, по чести сказать, я бы затруднился определить, кто из них хуже.
– Два конца одной палки, – повторил я свою мысль. – Им, конечно, надо помочь, но всему народу, а не сектам. Отвергатели ничем не лучше ускорителей. Я не обидел тебя, Оан?
– Нам нужна помощь, – ответил он. – Если вы способны помочь всем аранам, помогите.
В планетолете мы связались с эскадрой. Ирина непрерывно передавала на корабли все, что мы видели и что переводил Оан.
– Обращаю внимание, Эли, что у нас мало данных об Отце-Аккумуляторе и Матери – Накопительнице молний, хотя, судя по всему, они играют важную роль в жизни аранов, – сказал Олег. – Наше мнение – освободить тех, кто предназначен в жертву. Самосожжения не допускать.
– Это приказ, Олег?
– Это совет.
Я задумался – и надолго. Наши решения и поступки противоречили друг другу. Только что мы постановили не вмешиваться в споры отвергателей и ускорителей и взяли на себя лишь одну обязанность – облегчить условия существования на планете. Но как помешать самосожжению без борьбы с ускорителями?
Не вступаем ли мы на путь, приводящий прямехонько в объятия одной из сект? Освобождение самосожженцев превратит ускорителей в наших врагов, – нужно ли на это идти?
– Эли, что с тобой? – мысленно воскликнул Лусин. – Неужели ты не хочешь спасти несчастных?
– Обращаю ваше внимание, дорогой друг: свободные ли они самоубийцы или насильственно казнимые, они – жертвы, – заметил Ромеро. – И это – главное!
Я обратился к Оану:
– Твои сторонники собираются завтра спасти обреченных. Им это удастся?
– Нет. Мы уже не раз нападали на ускорителей – и ни разу не получилось. Мы просто не можем бездействовать, когда наших братьев казнят. Завтрашнее нападение – это отчаяние.
После этих слов колебаться было нельзя. Но я все не мог заставить себя принять решение. Мери удивленно сказала:
– Раньше я не замечала в тебе трусости, Эли.
– И нерешительности, – добавил Ромеро. – Борьба всегда была вашей стихией, дорогой друг.
– Будем действовать по обстановке, – сказал я. – Быть равнодушным к чужому несчастью мы себе не разрешим.
До меня донесся голос слушавшего наши разговоры Камагина. Маленький космонавт поддерживал только крутые решения.
– Наши звездолеты всегда готовы прийти на помощь. Если командующий позволит, я подведу своего «Змееносца» на дистанцию максимального сближения с планетой.
Олег разрешил вывести «Змееносца» из общего строя эскадры.
– Радуйся, – сказал я Лусину. – Все будет по-твоему.
– Я буду радоваться завтра, когда собственными руками спасу осужденных!
Если бы он знал, что ждет его завтра…
Мои друзья разошлись по каютам. Оан тускло фосфоресцировал на пригорке: на родной планете ему было лучше, чем на борту планетолета. Я вышел к океану. Он накатывался на берег – рядом и в отдалении ухали подъеденные скалы. Мне хотелось ступить на океан, пройтись по нему: анализаторы установили, что плотность жидкости почти сравнима с плотностью ртути, даже железо не смогло бы здесь потонуть, не то что я в легком скафандре. Но жидкая среда была агрессивна, я побоялся рисковать перед завтрашними испытаниями. Вдоль берега перебегали мерцающие силуэты морских зверей. Я бросил в темную жидкость два куска стали. Первый достиг поверхности и вспыхнул: наверх вырвался столб пламени, на пламя метнулись морские хищники и мигом проглотили его. А второй кусок какое-то мерцающее животное захватило еще в воздухе. Сталь ярко засветилась в его теле, раскалилась, расплавилась, растеклась и растворилась – и через минуту опять ничего не было, кроме темного океана и фосфоресцирующего хищника, ждущего новой подачки, и других хищников, ошалело заскакавших вокруг в надежде урвать такой же кусок.
