В этот день перед нами появился Орлан, и я совершил неосторожность. На корабле мы почти не видели его, и отвращение при взгляде на его бесстрастную образину понемногу стерлось. К тому же он больше не спрашивал, не надоела ли мне жизнь, не возникал, словно из небытия, а нормально – порхая – приближался. Ромеро называл это так: не появляется, а проявляется.
– Послушай, тюремщик, – сказал я. – Кажется, вы направляетесь к этой звезде, Оранжевой, где расположена крупнейшая ваша стратегическая база?
Он холодно отвел мой вопрос:
– Баз у нас много, и все они могучи. А звезду, которую ты называешь Оранжевой, мы скоро оставим в стороне.
Мне досталось от Ромеро, когда Орлан скрылся.
– Дорогой адмирал, вы бы еще сообщили ему, что эту крупнейшую базу, по вашим предположениям, именуют Третьей и что на ней произошли загадочные неполадки. После этого он, естественно, поинтересовался бы источником вашей информации. Я не удивлюсь, если теперь начнут контролировать даже ваши сны.
– На корабле мне ни разу не снилось ничего путного, пусть контролируют, – отшутился я. Мне самому было неприятно, что я проболтался.
Вскоре Оранжевая сошла с оси полета. Мы двигались мимо нее в центр скопления.
В день катастрофы я находился в лаборатории у Мери.
Она с новым жаром продолжала исследования низших форм жизни. Ей помогал Астр. Теперь, когда все это в прошлом, я считаю, что она использовала наш плен продуктивней, чем все остальные.
– Мы оживим не одну Никелевую, а все эти металлические пустыни, если когда-нибудь они станут доступны для нас, – говорила в тот день Мери. – И наряду с кристаллическими псевдорастениями появятся растения живые. Полюбуйся, Эли, в этой пробирке нет ничего, кроме железа, но в ней уже кипит жизнь.
В этот момент звездолет свело судорогой. Я выбираю самые точные слова. Корабль жестоко сжало, вещи сорвались с мест. Мери выронила пробирку, я налетел на Мери. Одна стена надвинулась на другую, а пол понесся к падающему потолку.
– Мери, что с тобой? – закричал я и попытался поймать ее.
Мери сплющилась в блин, тут же распухла, потом опала до карлика. Только в кривых зеркалах можно увидеть подобные фигуры. Вероятно, мой вид был не лучше. Мери отшатнулась, когда я наконец схватил ее за руку.
Спустя минуту вещи обрели нормальные размеры, но «Волопас» продолжал содрогаться каждой переборкой, он весь был наполнен гулом потревоженных механизмов.
– В обсервационный зал! – крикнул я Мери. – Проклятые разрушители устроили новую подлость.
На улице я чуть не столкнулся с пробегавшим Орланом. На этот раз он был без эскорта, и по его виду было понятно, что подлость устроили не разрушители. Я схватил его за плечо:
– Что случилось? Вы задумали погубить корабль?
Орлан молча вырывался. Я с ликованием почувствовал, что у него не хватает сил отбросить меня. Когда у разрушителей отказывает чертовщина технических средств – все эти гравитационные поля, закрученные пространственные оболочки, электрические разряды и ослепляющий свет, – с каждым может справиться земной мальчишка.
– Пусти! – хрипел полузадушенный Орлан. – Мы все погибнем, если не пустишь!
Мери дернула меня за руку. На улицу высыпали тревожно пересвечивающиеся перископами головоглазы. Я выпустил разрушителя. Орлан унесся такими стремительными скачками, что казалось, будто по узкой улице в затылок друг другу скачут несколько разрушителей.
В обсервационном зале в меня ударил истошный крик Камагина:
– Адмирал, нас засасывает на Оранжевую!
3
Вокруг нас исчезала Вселенная.
Три четверти звезд скопления пропали, остальные на глазах тускнели. О внешних светилах, величественном нагромождении ядра Галактики, и говорить не приходилось: там, где недавно неясно, небесной пудрой, светились бесчисленные миры, не было ровным счетом ничего – черная пустота, и только.
– Забавное происшествие! – сказал Осима. Энергичный капитан, похоже, уже прикидывал, какую выгоду можно извлечь из этой ситуации.
Оранжевая не светилась, а пылала, жгуче-яркая, резкая, как вспышка – непрерывно длящаяся вспышка! Мы неслись в ее сторону, это было очевидно.
– Вам это зрелище ничего не напоминает, Осима? – спросил я, усмехаясь.
– Конечно, адмирал! Точно так же нас сносило и на Угрожающую.
– Скоро не будет ни одной звезды, – задумчиво сказал Ромеро. – Интересный мир! Вам не снилось чего-либо похожего, Эли?
Звезды продолжали тускнеть, а после них стали исчезать звездолеты. Снаружи бушевала удивительнейшая из бурь (еще недавно мы и вообразить не могли, что она возможна) – буря неевклидовости.
Сзади нас размыло полусферу зеленых огней, звездолет катился на звездолет, их сметало в кучу, выносило за пределы экрана, словно горстку сухих листьев. Они уже не подталкивали безжизненное тело «Волопаса» – их самих мощно вышвыривало наружу по кривым неевклидовым дорогам.
В эти последние перед исчезновением минуты сияние звездолетов усилилось так, будто их охватило внутренним огнем. Вероятно, все их энергетические ресурсы работали на сопротивление утаскивающей силе, а лихорадочное свечение было лишь попутным проявлением этой борьбы. Не успели мы присмотреться к схватке, разыгравшейся на задней полусфере, как последний зеленый огонек укатился – позади не было больше ни пространства, ни тел в пространстве.
Однако на передней полусфере продолжали сверкать огни эскадры. Пространство вокруг Оранжевой захлопывалось, а эти восемь огоньков светили так же пронзительно, расстояние между ними не менялось. Если Оранжевая засасывала нас, то их она засасывала вместе с нами.
– Адмирала Эли в командирский зал! – разнесся по звездолету резкий голос Орлана. – Немедленно в командирский зал!
Я колебался, Ромеро подтолкнул меня:
– Идите. Видимо, случай такой чрезвычайный, что понадобилась ваша помощь. И если вы откажетесь, вас доставят силой.
Командирский зал был освещен. Возле кресел стоял Орлан со своими охранниками. Он так высоко вытянул шею, что она, не сдержав тяжелой головы, перегнулась, как змеиная. Я ответил сдержанным поклоном.
– Надо запустить ходовые механизмы звездолета, адмирал! – распорядился Орлан, вхлопывая голову в плечи. – Речь идет о жизни – твоей и твоих друзей.
– И вероятно, о ваших жизнях тоже, – сказал я насмешливо. – Я уже докладывал тебе: управляющая машина вышла из строя. И я не разбираюсь в таких сложных агрегатах.
– Кто из экипажа разбирается?
– Никто. Управляющие машины ремонтируют только на базах.
Орлан засветился всем лицом. Красный цвет у разрушителей, как и у людей, – признак гнева. Злятся они не больше нашего, но освещаются сильнее.
