Ради возвращения Романа ворота были распахнуты настежь. Предслава в праздничном уборе ждала его на красном крыльце и, едва Роман въехал на двор и расторопные отроки подскочили принять его серого в яблоках коня, раскинула руки и птицей слетела навстречу.
- Ой ты, сокол! Сокол ты мой ясный! - напевно голосила она. - Воротился! Воротился в дом родной! Привела тебя дороженька, сберегли от копья и стрелы мои слёзыньки, укрыла Пресвятая Богородица! Принесла мне моего сокола!
То плача от радости, то смеясь, она висла на шее мужа. Роман отворачивался, для вида приобнимая Предславу за покатые мягкие плечи. Вместе они поднялись на крыльцо.
- А я-то как заждалась, как извелась! - счастливо щебетала Предслава. - Все ночи не спала, все глазоньки проглядела, тебя дожидаючи! И дочечки о тебе день спрашивали - нейдёт ли батюшка? Нет ли родимого! Поглянь - встречают!
На просторных сенях стояли боярыни, среди них в окружении нянек и мамок были обе княжны. Феодора, старшая, стояла, с удивлённым любопытством по-детски открыто разглядывала отца, -от которого успела отвыкнуть. Младшую Саломею кормилица держала на руках. Девочка сосала палец.
Стараясь не глядеть на боярынь, столпившихся на крыльце и поглядывающих на него вполглаза. - другим глазом они высматривали вернувшихся с князем мужей и сыновей, - и только поведя взглядом на дочерей, Роман прошёл в терем, затворился в свои покои и там сел на лавку, вытягивая ноги. Провожавшая Предслава осталась с ним - хлопнула в ладоши, созывая слуг, сама потянулась расстегнуть застёжку мужниного корзна.
- Отдохни с дороги, Романушка! - ворковала она. - А мы тебе баньку истопили. Попарься, смой усталость, оставь печали. Вымоешься, а там и почестей пир поспеет.
- Не с победой я воротился, чтобы почётным пиром меня встречать, - отрезал Роман, отстраняя руки жены.
- Да как же без пира-то с боярами и дружиной? - искренне изумилась Предслава. - Ждали мы тебя. Извелись, дожидаючись! Уж в палатах столы накрывают!
- Ну, коли так, то пущай кто хочет, тот на пир и идёт, - согласился Роман. - А у меня душа не лежит.
На пир он всё-таки пошёл и сидел во главе стола, почти ничего не съев и лишь то и дело подставляя кубок кравчему. Бояре и старшие дружинники пили и ели вовсю, но радости на пиру не было. Люди поглядывали на князя, на его изрезанное морщинами чело, на остановившийся тяжёлый взгляд, на почти нетронутые блюда - и кусок застревал у иных в горле, другие трезвели на глазах, а третьи прикусывали развязавшиеся было от выпитого языки. Даже позванные гусляры не спешили смешить народ небывальщинами, а тянули всё больше напевные песни и старины о князе Владимире, о богатыре Дунае и Сухмане.
Не в добрый для себя час воротился Роман во Вручий к тестю на хлеба - несколько дней спустя дошла из Галича злая весть - бежал из венгерского плена Владимир Ярославич, пришёл под стены города с полками Казимира малопольского и сел на отчий и дедов стол.
2
После череды неудач наконец-то изгнаннику повезло. Хотя и выслал Бэла за беглецом погоню, Ворш и Ласло сумели сбить её со следа. Спеша изо всех сил, замучив Алёну, вконец осунувшийся и постаревший Владимир прибыл ко двору Фридриха Барбароссы.
Прусский император был занят подготовкой к новому крестовому походу, поэтому сперва отмахнулся от известия, что изгнанный из своих земель русский князь хочет его видеть. Но когда ему доложили, что этот князь только что бежал из венгерского плена и является не кем иным, как законным государем Галиции, которую король Бэла обманом захватил по весне, и что он по матери племянник самого Всеволода Юрьевича владимир-залесского, как всё переменилось. Отложив все дела, Фридрих принял Владимира.
Обласканный, уже переставший на что-то надеяться, Владимир чуть не прослезился, когда прусский император усадил его подле себя, как равного, и долго расспрашивал о его мытарствах. Выслушав длинную путаную историю, Фридрих покачал головой, посетовал на злобу людскую и предложил помощь.
Не бескорыстно, конечно. Хотя и могущественным был дядя этого галицкого изгнанника, но князем больше - князем меньше, а Руси от этого не убудет. Решающую роль сыграло другое - Фридрих готовился к крестовому походу, в который должен был выступить на днях. Путь его должен был пролегать как раз по Венгрии, и нацелен удар немецких крестоносцев будет в Византию, с которой у воспитанного Мануилом Комнином Бэлой союз. В таких условиях неплохо бы ослабить Венгрию.
Готовясь к походу, Фридрих не мог выделить Владимиру даже сотни рыцарей, но с готовностью предложил галицкому изгнаннику отправиться в Краков, к его вассалу Казимиру Справедливому, который будет рад усадить Владимира на галицкий стол силой своих воинов. А за услугу Фридрих просил самую малость - небольшую ренту, в две тысячи гривен ежегодно.
Владимир очень хотел вернуться домой. Поэтому согласился на все условия. И вскоре подъезжал к Галичу во главе огромного войска.
* * *
Весть о возвращении в Галич князя Владимира принёс боярин Кузьма Ерофеич. Он как раз отправился в свою деревеньку проверить, каково возводят мужички новый терем и как выросли хлеба. И, не доезжая десяти вёрст, увидел впереди облако пыли и словно бы тучу на дороге. Остановился в рощице, послал верхом отрока порасторопнее разузнать, что да как.
Отрок воротился поздно вечером, почти ночью, на загнанном коне, и, не спешиваясь, огорошил боярина вестью - идёт ляшское войско князя Казимира, а ведёт его князь Владимир Ярославич.
Кузьма Ерофеич схватился за голову. Не за себя испугался боярин - при любом князе жил он тише воды, ниже травы, когда гнали Владимира, помалкивал, когда принимали на княжение Романа, стоял в стороне, помогал разве что Романа изгонять, а после приглашал угров, но про это-то Владимир не знает, не должен знать. Но ещё больше болел душой Кузьма за другое - польское войско прошло как раз по его деревеньке и наверняка не оставило от неё бревна на бревне. Плакали его пашни и пажити.
Не теряя времени, он повелел гнать обратно в Галич. В дороге велел не жалеть коней, кричал на возниц, медленно перепрягавших лошадей, и ворвался в золотые ворота так, словно смерть мчалась за ним по пятам, и сразу поворотил к дому большого боярина Фомы Тудорыча.
- Вот уж не ждал, Кузьма Ерофеич! Да что с тобою? Словно ты с чёртом встренулся, - ворчал недовольный боярин Фома, которого оторвали от сладкого послеобеденного сна.
- Не с чёртом, а гораздо хуже, - Кузьма Ерофеич рухнул на лавку, утирая лицо. - Отрок мой своими глазами зрел - идёт на нас ляшское войско, а ведёт его Владимир Ярославич!
- Да неужто? - мигом проснулся боярин Фома.
- Вот те крест!
- Быть такого не может. Да откуда…
Но поверить всё же пришлось - на другой день прискакал тиун к боярину Мефодию Иванковичу - ляхи дошли и до его угодий.
Слухи о возвращении князя Владимира поползли по Галичу. В боярских хоромах вздрагивали и озирались на каждый шорох, люди окликали друг друга на улицах, в торговых рядах только и разговору было, что о князе, про то же кричали с амвона в Богородицком соборе. Проезжавших мимо угров собравшиеся мужики провожали злыми взглядами и осыпали хулой. Потом как-то подкараулили одного угрина, отбившегося от своих, стащили с коня и избили насмерть. Угры попробовали сыскать виноватого, да где там! Ляхи подходили всё ближе, и люди делались всё смелее.
