Наконец палатины королевича Андрея собрали боярский совет. Фома Тудорыч, Борис Семеныч, Мефодий Иванкович, Семён Избигневич и другие сидели выпучив глаза и боялись дышать. Всем им в случае возвращения Владимира грозила кара - князь не мог не помнить тех, кто изгонял его из Галича, и сурово покарает отступников.
Воеводы Благиня и Корочун, настороженные, как цепные псы, стояли по обе стороны стола, на котором истуканом застыл юный королевич, а Мокий Великий, брызжа слюной, бросал боярам гневные слова:
- Вы есть трусы! Вы готовы сдаться! Вы бросать нас, вы бросать свой король, вы бросать свои дети и братья! Король Бэла велит отрубить головы вашим талям! Они все погибнут, если ваш король Вольдемар вернётся в Галич! Вы это понимать?
- Да понимаем, как не понять! - держал за всех ответ Фома Тудорыч.
- Повязаны мы с вами и от ряда своего не отрекаемся! Ко кресту ходили и, коли надо, ещё раз придём! Только прикажи!
- Не клятва! Не слова! Дело! Дело! Воевать надо! Сражаться надо!
- Да это мы согласны! Да мы хоть сейчас! - зашумели бояре. - Людишек наших только оборужим! Без помочи не оставим!
- Вече подымем! Встанет Галич за тебя, Андрей! - рявкнул Фома Тудорыч с уверенностью, которую сам не ощущал.
- Вы помните! Если король Вольдемар войти в столица, король Бэла отрубить голова всем вашим талям! - пригрозил напоследок воевода Мокий. - Вы клясться королевич Андраш в верность - вы должны подтвердить клятва!
Бояре крестились, ползали на коленях, голосили и наконец, были отпущены по домам с душевным трепетом и страхом. Галич бурлил. Конечно, чёрные люди никогда не были большой силой, но коли встанет весь город, сумеют ли удержать его угорские войска и боярские дружины вместе? Бояре знали, как на самом деле умер Ростислав Иванович, и понимали, что, не поторопись угры отравить князя, галицкие ополченцы просто смели бы дворец.
А ляхи подходили всё ближе, и вот уже в Галиче ударило било.
В доме кончанского старосты Угоряя который день жило горе. Меланью нашли соседи - слышавшие крики, они не сразу решились выйти, а когда наконец прибежали, было уже поздно. Девушку до дома несли на руках, и вот уже несколько дней она лежала пластом. К ней приходила знахарка, мыла и парила девушку в бане, давала пить целебные настои. Окуривала дымом одолень-травы и мяты, клала под подушку сушёный хмель - ничего не помогало. Меланья поправлялась, но душа её оставалась мертва. Будь жив Янец, ей было бы легче, но тело дружинника нашли в бане уже остывшим подле пяти зарубленных угров. Никита, беспамятно любивший сестру, ходил мрачнее тучи, и, когда ударило вечевое било, первым кинулся доставать старую кольчугу и топор с копьём.
- Куды? Куды? - кинулся на него Угоряй.
- А поди-ка ты, батька! Не мешай за сестру посчитаться! - отмахнулся от него Никита.
- Вот ты как на отца-то? Вот ты как? Да я ж тебя!.. Угоряй бросился было на сына, но тот увернулся от занесённого костыля.
- Чем меня лупить, пошёл бы со мной в ополчение. Иль Меланья тебе не дочь?
У печи испуганно притихла мать, но Угоряй неожиданно остыл и тяжело опустил костыль.
- Яйца куру жить учат, - вздохнул он. - Слыхала, мать? Э-эх, молодо-зелено! Иди, благословлю.
Никита опустил голову и преклонил колено.
Вече кричало так, что было слышно в боярских усадьбах. Галичане словно с ума посходили.
- Князя! Князя Владимира нать! - орали они.
- Нехай угры в преисподнюю валятся! На кой они нам? Свой князь есть, русский!
- Как жа! Дадут тебе бояре свово князя иметь! Помните, чего сотворили они с Ростиславом Иванычем?
- Уморили его! Уморили!
- И князь-Владимира уморят! А угров опять на наши головы посадят!
Князь Щепан Хотянич уже давно понял, откуда ветер дует. В числе своих сторонников он прибыл на вечевую площадь и, вскарабкавшись на помост, закричал, стуча посохом в такт словам:
- Мужи галицкие! Не нать нам угров! И чужих князей не нать! А то всё вина недоброхотов наших, кои при уграх скотницы добром набили! Негодно им, что князь Владимир ворочается! Они и сейчас готовят полки, чтобы вместях с уграми выйти и ударить по князю! Мужи галицкие! Постоим за землю нашу! За князя нашего!
Горячо дыша, толпа прильнула к помосту так плотно, что в передних рядах кто-то отчаянно закричал, раздавленный, но его вопль заглушили многочисленные крики:
- Кто крамолу куёт? Кто вороги?
Ивор Ивачевич, стоявший чуть за спиной Щепана Хотянича, испуганно шепнул:
- Окстись, боярин! Почто черни потакать?
- Молчи! - встрял боярин Домажир.
- Будто не ведаете? Бояре большие! Да вы их дома всех знаете! К кому угрины гостевать заезжали?
- Окстись, - чуть не заплакал Ивор. - Кого черни отдаёшь?
- А ты-то сам, боярин, аль не таков? Али креста поганым не целовал?
- Мужи галицкие! Вот вам честной крест! - исступлённо закричал Щепан Хотянич и, поворотившись, стал креститься на золочёные главы собора. - Всегда я Галичу верен был. По нужде я клялся, а нуженная клятва отпускается. Вот вам крест святой, мужи галицкие! Подите по домам, гляньте, где сейчас куют топоры и мечи, готовят копья и брони. Подите! Сами всё познаете! Предали вас бояре Борис Семёныч, Кузьма Ерофеич, Фома Тудорыч и доброхоты ихние!
Ивор Ивачевич только крестился и шептал молитву. Боярин Домажир молчал, хотя лицо его перекосилось от ужаса.
Но Щепан Хотянич ведал, что делает. Он не хуже других знал, на что способно галицкое ополчение. И коли судьба вернуться в город князю Владимиру, то пусть не будет в нём тех, кто знает слишком много и о приходе угров, и о тёмных делишках самого боярина Щепана. А заодно и угров припугнут. А что по-иному обернуться не могло, Щепан Хотянич знал - чуял, что к тому всё идёт.
3
Ляшское войско стояло уже у самых стен, и в доме Бориса Семёныча шла лихорадочная суматоха. Искренне готовый защищать угров ради сына Пересвета, боярин приказал оборужить всю челядь, вынес отрокам для храбрости бочонок браги и пообещал всем закупам прощение долга, коли будут драться за него и угров, яко за себя. Закупы помалкивали, переглядывались, сумрачно кивали головами.
Гомон толпы под стенами оторвал боярина и его семью от полдничанья.
- Ксенька, поди глянь, почто шумят? Аль вече? - сердито крикнул боярин.
Холопка сбегала и тотчас воротилась белее мела.
- Батюшка! Батюшка!
Метко запущенный кем-то камень ударил в оконце, выбил слюдяное стёклышко. В горницу сразу ворвался шум толпы.
- Ой, лихо! Ой, пришла беда! Матушка-заступница, оборони! - Боярыня подхватила меньшого сына Ивана и бросилась в дальние покои, где рухнула на колени перед образами, шепча молитвы.
