Изворотливы были Ольговичи, чуяли свою силу - вместо того чтобы собирать полки, Рюрик опять слал к ним грамоты. Ярослав Всеволодович и брат его, Игорь Святославич новгород-северский, знали - некрепко сидел Рюрик Ростиславич на золотом киевском столе. Во всём оглядывался то на Всеволода Юрьевича владимирского, то на зятя своего, Романа волынского. Силён был Киев, богат и тороват, как в старые времена, но коли не поддержат его остальные земли, не соберёт он ратной силы. Ольговичам только того и было надобно.
А пока князья слали грамоты, взаимно обвиняя друг друга. Дескать, Рюрик был готов уступить им Витебск, но посол вовремя не прибыл к Давиду, тот ничего не знал о сделке, а поспешившие черниговские князья, яко тати, вошли в Смоленскую землю. Как Давид мог ещё поступить?
Ольговичам всё было как с гуся вода. И, как к последнему средству, прибег Рюрик к подмоге Всеволода Большое Гнездо. Не любил он владимиро-суздальского князя, ибо слишком большой вес забирал Всеволод на Руси, желал, чтобы все с ним считались. Не только Новгород, не только Галич - на самый Киев замахивался, мечтая собрать под собой всю Русь, прочих князей сделав подручниками и послушными исполнителями его воли. Один раз выступили против него рязанские князья Глебовичи -а теперь сломлены и во всём ему послушны. Новгородцы уж на что вольнолюбивы, а поставил им Всеволод своего митрополита и князя дал по собственному желанию, а не по решению веча. Галич - далёкий край, а и тот повинуется Владимиру-на-Клязьме. Один раз уже заставил Всеволод Рюрика отдать ему поросские города, обидев Романа волынского. Крепкого союзника лишился тогда киевский князь, а приобрёл сильного врага. Чего теперь предстоит лишиться Рюрику? Не сделается ли он вовсе подручником Всеволода Юрьевича, не способным управиться с воинственными соседями?
Долго думал Рюрик, как бы попросить помощи у владимиро-суздальской земли, не уронив княжьего достоинства, и наконец придумал. Повёз его боярин Славн ко Всеволоду такую грамоту:
«Мы уговорились садиться на коней к Рождеству и съехаться в Чернигове. Я собрался с братьми моими и дикими половцами, ждал, а ты не сел на коня, поверил Ольговичам, что станут в нашей воле. Услышав это, я распустил братию и половцев и целовал с Ярославом крест, что не воевать, покуда роты не уладим, а теперь твой и мой сын Мстислав сидит в плену у Ольговичей. Ты бы сел на коня, и, съехавшись все, пометили бы за свою обиду и срам, а племянника выстояли и правду свою нашли».
Ловко придумал Рюрик - вроде бы упрекал Всеволода в нерешительности, но признавал, что без него, без северного союзника, дело сладить будет трудно. Иной бы князь, считающий себя сильным, обиделся, что на него возлагают вину за чужую вражду, но ответ Всеволода, присланный с тем же Славном, был краток:
«Начинай, а я буду готов».
2
В конце лета во Владимир-Волынский прибыли послы из Чернигова. Роман лето проводил в своих землях. Несколько деревень приняли к себе переселённых ятвягов, и он наезжал в них чуть ли не ежедённо, чтобы спросить с тиунов, как привыкают к новой жизни литовцы.
Предсказание визненского воеводы Горяты сбывалось - ятвягов трудно оказалось приохотить к земле. Они отказывались идти на пашню, не отзывались на призывы старост, даже свои наделы орали неохотно. Челядинцы то и дело волокли кого-нибудь из ятвягов на правёж.
- И что за наказание на мою голову, - жаловался Роману тиун Ерошка Боголюб. - Сидят сиднями в своих землянках, носа не кажут. На пашню весной выползали, но пахали только своё. Двоих я поставил орать целину - так они день проработали, а потом ушли. Повелел поймать да бросить в поруб - так они до сих пор там сидят. Бабы ихние весь порог оббили - то молили, то грозили. Как повелишь.
- А что велить? - недовольно морщился Роман. - Озимые пора орать. Так ты вот что, Ерошка, - тех двоих запряги в орало да пущай орут заместо коней. А прочих собери да предостереги: не выйдете на пашню - с вами то же будет.
- А что как заупрямятся?
- Силой заставь. Мне ли тебя учить?.. И смотри у меня - не соберут урожая, я с тебя спрошу!
Ерошка склонился в поклоне, едва не метя бородой землю.
Покидая деревню, Роман не спешил в город. Не хотелось ему в душные горницы, с души воротило от одного воспоминания о жене. Предслава все дни проводила в молитвах, окружила себя монашками. Пышнотелые боярыни сидели рядками в её покоях, шушукались, шебуршали, словно мыши. Сама Предслава стала придирчивой, не отходила от мужа ни на шаг, лезла на глаза, то и дело отрывала его от дум, требуя то того, то другого.
Вспоминая Предславу, её увядающее лицо с первыми морщинами и опущенными уголками губ, её капризный голос, её постоянные слёзы, Роман хмурился. Он знал, почему переменилась Предслава - княгиня стала такой после ссоры Романа с её отцом Рюриком. Сперва княгиня защищала отца, спорила, молила, и случалось, лаская жену, Роман склонялся к тому, чтобы верить ей. Но после того как пришлось ему пережить унижение от Рюрика, после того как тот обошёлся с ним, как с подручником, принял от него меч и даровал от щедрот своих даже не два, а полтора города, - пролегла между супругами трещина.
Затаился Роман. Всю зиму, весну и половину лета следил он за переменами на Руси. В конце Великого Поста собрал Рюрик полки своих союзников и половцев, пошёл на Ольговичей. Пересылался со Всеволодом и Ярославом черниговскими. Ольговичи, ожидая, что вот-вот выступит и Всеволод Юрьевич, предлагали сложить оружие. Ярослав собирался отпустить Мстислава Романовича без выкупа, звал Рюрика целовать крест на мир, говорил, что будет мириться со Всеволодом. Рюрик сего не хотел. Желал он сам выступить миротворцем и тем самым воротить Киеву звание стольного города Руси, а себе - славу великого князя. Он требовал, чтобы черниговцы дали его послам проход через свои земли до Всеволода, но слишком далеко всё зашло. Ярослав не верил Рюрику, который уже столько раз сговаривался с его недругами за спиной Ольговичей, и боялся, что, переславшись послами, северные и южные Мономашичи нападут на него с двух сторон.
Волынь пока не вмешивалась, но уже понимал Роман, что вот-вот начнётся война. Он знал, что Рюрик собирает войска, что Всеволод на севере копит силы. Рязанские князья уже сели на коней, полочане ждут слова от черниговских князей. Всеволода и Ярослава пока сдерживал Новгород - оба мечтали посадить на новгородский стол своего подручника, чтобы управлять богатой волостью. Понимали - тот, чей князь встанет на ступень на вечевой площади возле Святой Софии, тот и победил. Пока сила была на стороне Ярослава, но ум и византийская изворотливость Всеволода Юрьевича были всем хорошо известны. Не сегодня завтра пересилит он, и тогда войны не избежать.
Опустив голову на грудь, Роман ехал впереди своей дружины, когда из-за поворота дороги показался всадник. Припав к гриве коня, он мчался прямо на князя.
- Кня-аже! Княже! - донёсся его голос.
Роман резко натянул повод. Только что он был спокоен и задумчив - и вот уже собран, тёмные глаза прищурены, рука касается черена меча.
