— Неужели ничего больше сделать нельзя? — Илона осторожно взяла графа за руку, взглянув ему в лицо. Тонкие бледные пальцы графини Дьюлаи дрожали. — Скажите мне правду.
— Я не знаю, — Эстерхази сокрушенно покачал головой. — Я и сам в отчаянии, поверьте. Я должен ехать, — он с нежностью прижал её руку к груди. — Мне надо быть на связи с Клейсхаймом, но я буду сообщать вам обо всем, что происходит. Крепитесь. Грядут тяжелые времена.
Еще рад поцеловав руку графини, Эстерхази поспешно вышел. Она видела в окно, как он сел в автомобиль. Потом, вздохнув, поднялась на второй этаж. Пройдя по коридору, открыла дверь в небольшую комнатку справа — там с сиделкой находился младший сын, Иштван. Когда Илона вошла, сиделка встала и сделала реверанс.
— Сидите, сидите, Лили. Как он? — спросила графиня.
— Покушал. Совсем не плакал, мадам, — ответила та вполголоса. — И ночь провел спокойно. Не ребенок, а золото.
— Это хорошо.
Графиня подошла к кроватке и заглянула за кружевную занавеску. Ребенок безмятежно спал, раскинув во сне ручки, и мать с нежностью прикоснулась к его пальчикам — только тронула слегка, боясь разбудить.
— Ах, вот вы где. Я вас ищу, — на пороге показался доктор Вереш. В руке он держал какую-то бумагу.
— Пожалуйста, тише, — попросила Илона. — Ребенок спит.
— Тогда лучше выйдем в коридор, — шепотом предложил доктор. — А то тихо говорить не получится. Вы разве ничего не знаете?
— Что случилось? — спросила Илона, закрывая за собой дверь.
— Немецкие войска пересекли границу, — сообщил ей Вереш. — Скоро будут здесь, в Будапеште. Как утверждают, всё делается с согласия регента, но я очень в этом сомневаюсь. Нам же вот прислали предписание, — он показал Илоне только что полученную бумагу с германским имперским орлом. — Из их Главного управления медицинской службы СС, за подписью группенфюрера Гербхардта. Они планируют разместить в нашем госпитале свою службу и предлагают нам срочно все подготовить для этого. Завтра к нам приедет какая-то их начальница.
Вереш заглянул в бумагу и прочитал фамилию по слогам:
— Сэ-тер-лэнд. Она — оберштурмбаннфюрер СС и уполномоченный рейхсфюрера по медицинской части. Во как! Мы все поступаем в её распоряжение, и эта женщина будет всем здесь заправлять. Как вам новость?! — Вереш с возмущением взглянул на Илону, которая едва сдерживала слезы.
Заметив, как она расстроена, доктор прикоснулся пальцами к её плечу:
— Успокойтесь, успокойтесь. Ну не съест же она нас всех, эта немецкая начальница с английской фамилией. Хотя… вполне может просто выгнать отсюда и оставить без работы, но это не самое худшее, согласитесь, в создавшихся обстоятельствах. Успокойтесь и подходите ко мне в кабинет, — распорядился он. — Времени у нас мало, а сделать надо много, чтобы господа из СС были довольны. Плетью обуха не перешибешь. От нас ничего не зависит, Илона. Надо приспосабливаться.
— Да, надо приспосабливаться, — тихо повторила графиня Дьюлаи, наблюдая, как доктор Вереш поспешно поднимается по лестнице на следующий этаж и направляется в рабочий кабинет. — Приспосабливаться жить с теми, кто разрушил всю жизнь, убил любимого человека. Выполнять их приказы. Как справиться с этим? За что всё это?
Захлебываясь слезами, Илона снова вошла в комнату сына. Не оглядываясь на опешившую сиделку, подошла к кроватке, осторожно взяла на руки ребёнка, который даже не проснулся, а только послушно прислонился головкой к плечу матери и даже улыбнулся во сне. Прижав сына к груди, графиня подошла к окну, глядя на падающий за окном снег. Слезы беззвучно катились по щекам.
* * *
Старый лесник Золтан проснулся в сторожке на окраине деревни Дунапентеле недалеко от города Секешвехервар, потому что жена трясла за рукав рубахи.
— Отец, вставай, вставай! Там гудит что-то. Никак война?
Старик открыл глаза:
— Какая война? Ты что, спятила, что ли? — он отмахнулся, хотел отвернуться к стене, но тут и сам услышал отдаленный гул моторов — настойчивый, нудный, тревожный.
Лесник быстро сел на кровати, отбросив одеяло, сшитое из разноцветных лоскутов, а в дверях уже показалась дочь Мария с растрёпанными со сна волосами. Она куталась в пуховый платок, наброшенный поверх длинной вышитой рубахи, и в страхе прижимала к себе двух черноглазых мальчишек, внуков Золтана:
— Отец, что это?
Старуха Агнешка упала на колени перед распятием, рядом с которым висели выцветшие портреты императора Франца Иосифа и императрицы Зизи:
— Матушка Пресвятая Дева Мария, заступись! Неужто не минует нас? Неужто все сначала начнется? — причитала жена лесника.
Не обращая внимания на её стенания, Золтан быстро оделся, вышел в сени, натянул тулуп, нахлобучил волчью шапку, чтоб не застудить лысину на макушке, а затем взял охотничье ружье и самодельные лыжи.
— Ждите здесь, — коротко приказал он домашним. — Сейчас всё узнаю.
Лесник вышел на крыльцо, строго хлопнув дверью, но только отошел от дома, как услышал сзади:
— Куда, куда! Не пущу!
Как была босиком, только набросив на плечи безрукавку из овчины, Агнешка ринулась за ним:
— Пять лет ждала с войны! Дети померли все! Родители! Не пущу больше!
— Тихо ты, дуреха!
Развернувшись, Золтан бросил ружьё и лыжи, подхватил её под руку и быстро повёл обратно:
— Простудишься же. Назад иди. Я только гляну, и все.
Агнешка плакала, прижавшись лицом к плечу мужа, стиснула пальцами локоть в овчинном тулупе.
— Все, иди, иди, — лесник заставил жену подняться на крыльцо и почти втолкнул в дверь дома. — И носа не суй на улицу. Скоро вернусь.
— Угу, — она шмыгнула носом, но не послушалась.
Сколько мог видеть Золтан, оглядываясь, пока знакомой тропкой скользил к шоссе, жена все стояла, запахнув безрукавку, босыми ногами на крыльце, а ветер рвал седые, выбившиеся из косы волосы. Оглядываться уже больше не было сил, да и ни к чему душу травить. Когда муж исчезнет из вида, жена уйдет сама — на это только и можно было надеяться — а после натирай её барсучьим жиром, если кашлять начнет. Упрямая стала с годами, а в молодости, когда императрице Зизи в Вене розовые лилии преподносила для украшения лошади, очень застенчивая была, робкая.
До шоссе лесник добрался легко — снег был не липкий и не оледенелый, поэтому лыжи шли хорошо — но как только увидел издалека шоссе, так и обомлел, остановился как вкопанный. Сколько мог охватить взгляд, все оно было запружено военной техникой. За летящим с ветром снегом — танки, бронетранспортеры с солдатами, грузовики, тягачи с пушками. И на всех — черный германский крест.
«Так и есть — пришли», — подумал Золтан. Он скинул лыжи и присел на толстый ствол поваленной сосны, предварительно отряхнув его от снега. Продолжая глядеть вдаль, на немцев, старик достал из кармана тулупа обрывок газеты, а из другого кармана — кисет с яблочным табаком собственного изготовления. Скрутив цигарку, лесник прикурил от старой румынской зажигалки с портретом короля Михая, купленной по случаю на базаре в городе, задумчиво затянулся, посидел несколько минут.
