— Даже если это получится, он быстро поймет, что его обманули. И конечно, приедет не один, с охраной, — заметил Науйокс. — Это значит, наши люди должны будут поджидать его внутри, а также прогуливаться вокруг фирмы, изображая из себя обычных прохожих, чтобы вовремя нейтрализовать охрану. Где находится эта судоходная контора Борнелицы? — спросил он.
— В Пеште, — ответил Раух. — По другую сторону моста Елизаветы.
— Там надо всё тщательно изучить заранее, я имею в виду обстановку, все подступы, — распорядился Скорцени, — а потом уже начинать действовать. Попробуем. Ничего другого нам не остается. Начнем с Бокаи и Харди. Если исчезновение верных ему людей никак не подействует на адмирала, а похищение и угроза жизни сына также не приведут к результату, который мы желаем — ведь старик упрямый, это известно, — тогда будем готовиться к штурму Буды. Как наши люди в лагере? — Скорцени повернулся к до сих пор молчавшему Адриану фон Фелькерзаму, своему заместителю.
— Они прошли дополнительную подготовку, оберштурмбаннфюрер, боевой дух высокий, готовы исполнить любой приказ, — доложил тот. — Одна спецрота, переодетая в штатское, размещена в районе городской крепости. Нам приданы два танка класса «тигр», технически исправны, заправлены горючим. План оборонительных сооружений мы тщательно изучили. Я думаю, есть возможность проникнуть в крепость без единого выстрела и завершить операцию бескровно.
— Это хорошо, — Скорцени кивнул головой. — Будьте наготове. А пока самое время отобедать у Гунделя, господа, и навестить очаровательную мадам Ковач, вы не находите? Что ты говоришь там, Алик, блинчики в шоколаде и мясо, обжаренное со сладким перцем? Я что-то проголодался, правда. Так что направляемся в ресторан. Всем желаю хорошего аппетита. И приятного знакомства с симпатичной дамой.
* * *
На сцене большого зала ресторана Гунделя, украшенной белыми и чайными розами в круглых фарфоровых вазах, музыканты в национальных венгерских костюмах играли «Чардаш Турченяска». В зеркалах на стенах, сверкая множеством огней, отражались три великолепные люстры богемского хрусталя, вышитые золотом бежевые шторы на окнах, столы, покрытые ослепительно белыми скатертями, уставленные белой фарфоровой посудой и хрустальными бокалами и покрытые такими же белыми чехлами кресла, украшенные темно-зелеными атласными лентами с завязанными сбоку бантами. Откусив любимого поньжонского рогалика с маковой начинкой и запив его крепким турецким кофе, Матильда Рогански, подруга Илоны по гимназии, призналась ей.
— Ты знаешь, я так рада, что решилась приехать в Будапешт и повидаться с тобой. После смерти мамы я почти не выходила из дома у себя в Сегеде. Только на кладбище и в собор. Мне было так тяжело. Это хорошо, что ты уговорила меня приехать, я чувствую себя намного лучше. А ты? Оправилась после гибели Иштвана? Всё так же работаешь в госпитале?
— Да, работаю, — подтвердила Илона, она раскрошила ложкой аппетитный рабакезский крендель с медом, но есть не хотелось, только отпила крепкий кофе из белой фарфоровой чашечки со слониками. — Можно сказать, что горе ушло куда-то глубоко, но я по-прежнему чувствую боль. Мне не хватает Иштвана, точно какая-то пустота всё время ходит рядом со мной. Пустая, бесконечная дыра в пространстве, в ней тонут все радости, все мои надежды. Только маленький Иштван меня спасает. Что ты? Что случилось? — она заметила, что лицо подруги изменилось, Матильда смотрела в сторону, за её плечо, и на лице её отразился испуг.
— Ты знаешь, мне кажется знакомо лицо вон того человека, — Матильда наклонилась вперед и перешла на шепот, так что Илона едва слышала её из-за музыки.
— Какого человека? — спросила графиня с недоумением.
— Вон та компания молодых людей в штатском, они сидят за тобой, чуть слева, нет-нет, не поворачивайся, — Матильда схватила Илону за руку, удерживая. — Ты можешь видеть их в зеркале, — она кивнула на противоположную стену. — Они все в гражданских костюмах, но явно чувствуется военная выправка. Я обратила на это внимание, когда встретила одного из них в Сегеде. Явно, что военный, уверенный такой в себе, а одет в штатское. И будто никуда не торопится. А ведь война идет, большевики на границах Венгрии, все испуганы, озабочены, а он вроде как вообще не отсюда, спокойный такой. Его как бы не касается.
— Вот эти трое господ?
Илона взглянула в зеркало. Действительно, позади нее, за угловым столиком сидело трое мужчин. Двое ели гуляш из мяса косули со сладкой паприкой, запивая его бадачони кекнелю, ароматным сухим вином, имеющим желто-зеленый оттенок. Один не ел ничего, только пил коньяк «Хенесси», подливая себе из бутылки, стоявшей напротив. Его профиль показался Илоне знакомым.
— Их было четверо, а сейчас трое, один куда-то ушел, — прошептала подруге Матильда.
— Да, мне, кажется, тоже кое-кто знаком из них, — ответила Илону, отчетливо чувствуя, как тревога нарастает внутри, — ты имеешь в виду того человека, который сидит справа, в профиль?
— Нет, того, который сидит прямо напротив меня, — ответила Матильда. — Я видела его в Сегеде. Я шла из собора Обета, заказывала мессу по покойной матушке, это было всего два дня назад, как раз исполнился год, как её не стало, и увидела этого мужчину. Вообще он сразу привлек мое внимание. Высокий такой, статный, венгры более приземистые. И неторопливый очень. Он зашел сначала в собор Обета, как раз когда я там находилась, — продолжала Матильда сбивчиво, — не перекрестился, ничего, турист такой, только как бы из любопытства, рассматривал мозаичное изображение Мадонны в национальном венгерском костюме. Потом, ну только что ни посвистывая и всё так же руки в карманах, вышел из храма и пошел дальше. По переулку мимо памятника Пиште Данко, цыганскому скрипачу. Я шла за ним, мне по пути. Но на всякий случай перешла на другую сторону, чтобы он не обращал на меня внимания, и закуталась в черную вуаль, ясно, что я иду из собора, поминала родственников своих. В общем, он зашел в небольшую церквушку, которая сразу за памятником. Ну а я пошла дальше, домой. А вечером ко мне приехал доктор, который лечил маму, да и мне от нервов лекарства прописывает и сообщил, что в той церквушке днем убили священника. Задушили мантией. Я сразу вспомнила этого господина. Это точно был он. Красивый такой, очень уверенный в себе, явно военный. Но почему-то не на службе, и вроде как ему никуда не надо.
— Ты полагаешь, он убил того священника, отца Матьяша, у которого исповедовалась Эржбета? — спросила серьезно Илона. — Нам тоже сообщили сегодня утром, что он мертв.
— Я не знаю, но мне так показалось, что он может быть к этому причастен, кто еще? — Матильда пожала плечами. — Отца Матьяша я плохо знала, он же в Сегеде жил недавно, всего-то года два. Я к нему не ходила. А вот доктор знал его, он и предыдущего знал в той церкви — того, который ещё Эржбету крестил. Был о нём высокого мнения, говорил, что тот — патриот и большой сторонник адмирала.
— Да, Эржбете он тоже нравился, — подтвердила Илона. — Хотя она считала, что он не очень пунктуальный в исполнении обрядов, ошибается часто. Отец Ласло, к которому она ходила с детства, никогда такого не допускал, но, увы, он умер, и приход пустовал почти год.
