Скорцени приблизился ещё на шаг, протягивая Хорти бумагу.
— Подписывайте, — настойчиво повторил он. — От вас зависит, сохранит ли фюрер жизнь Миклошу. Тем более что венгры всё равно не узнают, что вы не имеете отношения к приходу к власти Салаши. Им скажут, что это вы назначили его, а коммунисты, если они выкурят нас из Будапешта, только раздуют эту версию. Они назовут вас первым пособником Гитлера, коллаборационистом, у них всё уже заготовлено, вся пропаганда. Вы будете считаться фашистским диктатором в истории, союзником Гитлера — вы, а не Салаши, о котором никто и не вспомнит. Коммунисты постараются. У вас нет другого выхода, — заключил он. — Если вы добровольно подпишете документ о передаче власти Салаши, германский рейх гарантирует, что вы и ваша семья будете находиться под арестом в замке Хиршберг в Баварии в удобных условиях, и ни в чем не будете иметь притеснений. Вас доставят туда специальным поездом.
— А мой сын будет оставаться в Дахау, чтобы я вел себя смирно, — Хорти добавил с горькой усмешкой. — Это проявление большой заботы фюрера обо мне, не скрою, — сказал он с иронией. — А вы думаете, молодой человек, что жить с комфортом, пусть даже и под арестом, это всё, что меня сейчас волнует? — он пристально посмотрел в лицо Скорцени, тот даже смутился от его прямого взгляда. — Или так думает ваш недалекий выскочка — фюрер? — Хорти сказал это с явным презрением, Скорцени вздрогнул. — Я воспитывался в австрийской военно-морской школе при Габсбургах, молодой человек, там нас учили не привыкать к комфорту, а полностью от него отвыкать. И это с точки зрения вашего фюрера, и, возможно, вашей, у меня нет другого выхода, но он всегда есть, молодой человек, вы только что убедились в этом внизу, когда застрелился мой добрый друг генерал Лазар. Я мог бы последовать его примеру, но не хочу доставлять вашему фюреру такого удовольствия. И мне жаль мою жену, — он с нежностью взглянул на Магду. — Но если всё пойдет, как сейчас, ваш фюрер вскоре и сам убедится, что в случае поражения, другой выход, ствол пистолета во рту или у виска, куда более приемлемый способ разрешить ситуацию, чем капитуляция. Боюсь, большевики заставят его задуматься над таким выбором, и очень скоро, хотя я ему этого не желаю. А что касается народа, — Хорти взглянул в окно, на площадь, где между колесами немецких бронетранспортеров лежал разбитый соборный колокол и рядом с ним мертвый епископ Будаварский Андрош. — Бог всё видит. История Венгрии не кончится советским завоеванием. Когда-нибудь моя страна станет свободной, и тогда народ узнает, кто оболгал меня, кто привел к власти Салаши, кто обрек народ на страдания. А ещё он узнает, что я не подписал вашу бумагу. Так и передайте вашему фюреру, я не подписал вашу бумагу. И делайте, что хотите. Я готов к самому худшему.
— Вы отказываетесь? — Скорцени отпрянул от неожиданности.
— Да, я так сказал, — Хорти отвернулся от него. В этот момент за спиной Скорцени появился Науйокс, он стоял у двери, но теперь подошел ближе. В руках он держал пистолет, явно приготовленный к стрельбе. Он подошел тихо. Маренн видела, что Скорцени даже не замечает его маневра. Раух и все остальные молчали, не отдавая отчета, что происходит. Только Магда, сообразив в последний момент, или скорее почувствовав, с криком бросилась вперед. Но Маренн опередила ее. Она тоже поняла всё. И была ближе, чем супруга Хорти. Она бросилась к адмиралу и сильно толкнула его. Хорти пошатнулся, схватившись руками за край стола. Раздался выстрел. Пуля слегка задела плечо Маренн, пролетела в сантиметре от локтя адмирала и впилась в золоченую морду леопарда на поручне кресла. Тихо охнув, Маренн опустилась на колени, придерживая рукой рану, кровь багровым пятном расплывалась на серой ткани мундира.
— Мари! — Бросив ультиматум фюрера на стол, Скорцени подбежал к ней, подхватил её на руки. — Что с тобой, Мари? — она увидела его встревоженное, усталое лицо совсем рядом.
— Ваше высочество, — Хорти тоже поспешно подошел к ней, наклонился, он побледнел и был явно обеспокоен. — Зачем, ваше высочество, вы ещё так молоды, а я — старик.
— Всегда есть выбор, — сказала она. Зала Атиллы закачалась перед её глазами, в висках стучало. — Вы верой и правдой служили много лет моему прадеду, — продолжила через мгновение, справившись. — Вы заботились о стране, — голос плохо слушался, но она старалась удержать дрожь. — Нам тоже не осталось другого выхода, нам, императорской семье фон Габсбургов. Хотя бы в моем лице. Что мы можем сделать против танков, чтобы не уронить перед венграми честь фамилии? Только подставить себя под пули. Пусти меня, — она резко освободилась из рук Скорцени, боль усилилась, кровь пошла сильнее. — Пусти меня!
Он поставил её на пол, разжал руки.
— Благодарю вас, ваше высочество, — Магда опустилась на колени, целуя пальцы Маренн, лицо баронессы было залито слезами. — Вы спасли моему мужу жизнь. Если бы не вы, я уже была бы вдовой…
— Ну что вы, я сделала то, что могла, — Маренн заметно смутилась и отдернула руку, — то, что мне просто осталось сделать, чтобы сохранить честь моей семьи. Для той будущей истории, о которой говорил ваш супруг и которая наступит не скоро. Но она обязательно наступит. И тогда станет ясно, Габсбурги были здесь, и они не предали Венгрию, хотя и не смогли спасти, как венгры их просили.
Плечо сильно болело. Она чувствовала, как всё тело охватывает слабость. Придерживаясь рукой за стенку камина, она направилась к выходу. Её пропустили, немецкий мундир сыграл свою роль, да и многие из солдат Скорцени знали её лично. Толкнув украшенную бронзовым щитом дверь, Маренн прошла по коридору, вышла на улицу.
— Раух, немедленно верни её назад, — Скорцени точно очнулся от оцепенения. — Быстро. Она ранена.
— Я перевяжу, я окажу помощь, — Илона Дьюлаи побежала вслед за адъютантом оберштурмбаннфюрера.
— Приказа стрелять не было! — только теперь Скорцени вспомнил о Науйоксе и резко повернулся к нему. — Я же сказал, ничего не делать без моего приказа!
— Я ничего не слышал, виноват, — тот только пожал плечами, но было ясно, что он стрелял намеренно.
— Ты мог убить Маренн!
— Надеюсь, ты не думаешь, что я стрелял в неё, — Алик криво усмехнулся. — Это случайность. За Маренн мне бригадефюрера не дадут и прошлые грешки не спишут, за Маренн мне рейхсфюрер напротив, не то, что в рядовые разжалует, он меня в порошок сотрет. Так что никакой выгоды.
— Я надеюсь, Алик, — Скорцени притянул его к себе, взяв за воротник. — Имей в виду, если я хотя бы намеком когда-нибудь узнаю…
— Что я целился в Маренн? Не узнаешь, — спокойно ответил тот. — Я всего лишь хотел доделать то, с чем ты медлил, Отто. Ты медлил, Отто, — он со значением приподнял бровь.
— Приказ был отменен, я повторяю, — отрезал Скорцени.
— Мы могли и не знать этого, — всё так же невозмутимо заметил Науйокс. — Фюрер был бы только рад. И Вейзенмайер нас поддержал бы.
— Это грязные игры, без меня, — Скорцени оттолкнул Науйокса и подошел к Хорти, взял бумагу со стола, протянул ему.
— Подписывайте, адмирал, — сказал с явным раздражением. — Вам недостаточно? — кивком головы он показал на окно. Маренн сидела на каменной скамье, украшенной грифонами недалеко от мёртвого епископа, вокруг неё хлопотали Илона и Раух, подошли ещё несколько солдат, видимо, узнать, что случилось. — Вы должны понимать, что германский рейх — это единственный щит Европы от надвигающейся угрозы с Востока, от Сталина и истинных гуннов, за которых вы почему-то приняли нас. В том числе и для Венгрии.
