— Я так и подумал, потому вызвал Лизу.
— Ты правильно сделал.
Она вышла из кабинета, стараясь держаться прямо, хотя от боли все внутри переворачивалось. Лиза Аккерман уже ждала ее перед главным подъездом. В элегантном светло-зеленом костюме с красивой серой отделкой она стояла перед своей машиной, пепельные волосы собраны в узел под аккуратной шляпкой с вуалью.
— Ким, — увидев Маренн, сразу поспешила к ней, взяла под руку. — Что с тобой? — спросила тревожно, заглядывая в лицо. — Ты просто черная вся. Что, Ким? Садись в машину, — она открыла перед ней дверцу.
Сама села за руль.
— Тебя отвезти в Грюнвальд?
— Нет, только не туда, — Маренн отрицательно покачала головой. — Только не туда. Сейчас они все снова начнут ходить, звонить, расспрашивать. Я никого не хочу видеть. Я не могу никого из них видеть. Даже Джилл. Потому что я могу не выдержать, а она расстроится и будет хуже.
— Ну, хорошо, — Лиза понимающе кивнула. — Поедем ко мне? — предложила она. — У меня тебя точно никто не будет тебя искать. Согласна?
— Да. Спасибо.
Лиза повернула ключ зажигания.
— Все знают, что я три дня пишу статью для Йозефа, — продолжала она, отъезжая от здания имперской канцелярии. — А ему все не нравится. Он даже обозвал меня тупицей. Ты представляешь? — оторвав от руля руку в ажурной кружевной перчатке, она приложила палец ко лбу. — Меня?! Тупицей?! Нет, прямо-то он мне не скажет, конечно. Он знает про Генриха, а гестапо и Йозеф Геббельс побаивается. Ему там быстро еще какую-нибудь фрейляйн Баарову накопают, и Магду поставят в известность. А этих фрейляйн у него пруд пруди, даже особо стараться не нужно. Магда делает вид, что не знает, но если уж ее ткнут носом, да еще из гестапо, и пригрозят довести до фюрера, то мало Йозефу не покажется. Она сама с ним разберется лучше всякого гестапо. Так что он со мной обходится аккуратно. Высказывается на мой счет в основном в кулуарах, в лицо только «Будьте любезны, не могли бы вы, очень талантливо, но немного не то…» Но дома кричал, мол, эта тупица, то есть я, совсем из ума выжила, пишет бог знает что! Магда мне передала, но под большим секретом, просила, чтоб я не обижалась, она сделала ему замечание, и он раскаивается. Но статья все равно не пишется, как-то вдохновения не хватает. Ты меня не слушаешь? — Лиза повернулась к ней, взглянула озабоченно. — Ты очень бледная.
— Слушаю, — Маренн заставила себя улыбнуться. — А про что статья?
— Про высокий боевой и моральный дух, конечно. Про что еще?
— Да, вдохновения становится все меньше, — Маренн вздохнула, соглашаясь.
Лиза снова посмотрела на нее.
— Если тебе трудно разговаривать, я помолчу, — сказала она. Думай о своем.
— Спасибо, Лиз.
Когда подъехали к дому, Лиза помогла Маренн выйти. Открыв квартиру, сразу предложила:
— Ложись на диван в гостиной. Горничная придет только утром. Мы одни. Не стесняйся и не беспокойся. Делай, что хочешь. Я буду в соседней комнате, попробую еще что-то написать. Если нужна ванная, это там, — она показала в коридор.
Маренн села на диван. Лиза вышла, через несколько минут до Маренн донесся запах сигареты, застучала печатная машинка. Маренн подвинула бархатную подушку под голову, улеглась, обняв ее, как когда-то очень давно, в детстве. Заплакала сначала тихо, — но потом, не выдержав, разрыдалась. Стук печатной машинки стих. Вместо нее послышался стук каблуков по паркету. Лиза вернулась в гостиную, села рядом. Ни о чем не спрашивала, молча гладила ее по плечу, руке, волосам. Завыли сирены.
— Опять летят, — Лиза встала и выключила свет. — В бомбоубежище не пойдем? — она повернулась к Маренн, та отрицательно качнула головой. — И я так думаю. Я давно уже не хожу, надоело. Угрохают, так у себя дома.
Заухали зенитки. Небо прочертили лучи прожекторов. Лиза подошла к бару, достала бутылку шампанского, два бокала.
— Все, что могу предложить. Где-то еще тут были орешки. Тебе налить?
— Нет, спасибо, — она ответила едва слышно. — Я приняла лекарство. У Генриха выпила коньяк, стало хуже. Шампанское — это уже лишнее.
Лиза налила себе шампанское, снова подошла к ней, села на край дивана.
— Ты заболела? Генрих сказал, с тобой что-то неладное.
— Можно сказать, что да, — Марен вздохнула, всхлипнула.
В соседней комнате зазвонил телефон.
— Это Йозеф по поводу статьи. Заметил, что я исчезла из министерства, — Лиза недовольно поморщилась.
Она встала, подошла к рабочему столу, сняла трубку.
— А, это ты. Слушаю, Генрих. Я думала, опять Геббельс. Как что? У меня головная боль с этим его патриотизмом. Ничего не клеится. Ким? Да, доехали. Она у меня. Не знаю. Генрих, куда ей опять надо ехать? — она поморщилась. — Вы ее замучили. Давай, я поеду вместо нее. Пусть сам пишет. Оставьте ее в покое хоть ненадолго. Кто ищет? Джилл? Скажи ей, что мама у меня, все в порядке, мы болтаем, не понимаешь, что ли? Сразу видно, что ты давно не общался с детьми, а все только с заключенными на допросах. Я не знаю и спрашивать не буду, чтобы потом тебе не рассказывать. Сегодня приедешь? Хоть ненадолго? Или опять нет? Ну, пожалуйста, хоть на полчаса. Ладно, жду.
— Это Генрих.
Она вернулась в комнату. Маренн стояла у окна и смотрела на мелькающие в свете прожекторов самолеты.
— Что там? — спросила даже не обернувшись. — Рейхсфюрер распорядился, чтобы меня поставили к стенке?
— Нет, что ты, с чего? — в голосе Лизы мелькнул испуг. — Ничего подобного.
— Было бы очень кстати.
— Не понимаю, — Лиза пожала плечами. — Просто Генрих спрашивает, как ты. Я раньше так боялась бомбежки, — Лиза встала сзади. — А теперь мне хоть бы что. Что будет, Ким? Мы все погибнем?
— Нет, Лиза, мы будем жить, — Маренн повернулась и, обняв, прижалась лбом к ее плечу. — Им всем назло.
Потом подняла голову, взглянула ей в лицо, по щекам сбегали слезы.
— Я хотела ребенка, Лиза, — призналась негромко. — Я его имела и потеряла. Все. Я его потеряла, ты понимаешь? Уже второго на этой войне. Одного, которого растила всю молодость, второго, который даже и не знаю, кем был, мальчиком или девочкой, но я хотела его, я его любила, и его тоже нет. Больше нет.
Закрыв лицо руками, она снова расплакалась. Лиза прижала ее к себе, гладя по волосам.
— Он жив? — спросила тихо.
— Кто? — Маренн не поняла с ходу.
— Отец ребенка?
Маренн вздрогнула.
— Я надеюсь, что да.
— Тогда не надо так мучить себя, хотя это ужасно, я понимаю. Вы снова встретитесь, все начнется сначала, я уверена…
— Но мне уже много лет, возможно, это был последний шанс.
