финки, плохо без него – втихую часового не снять. В кармане же только перочинный, которым консервные банки открывал.
Я вышел к дороге, которая уже опустела. Не любили немцы ездить по ночам в прифронтовой полосе, опасаясь партизан на оккупированной территории.
Впереди послышался разговор. Я успел свернуть с дороги в кювет. Немцы прошли недалеко. Ешкин кот! Я же бинты не снял, они в темноте белеют. Быстро сорвав демаскирующие меня бинты, присыпал их землей. Глаза уже адаптировались к темноте, потому передвигался я быстро – от ямки к кустам, от одного укрытия к другому.
Впереди – не более чем в километре от меня – слышалась редкая стрельба, взлетали ракеты. До передовой уже недалеко.
Я наткнулся на небольшой склад боеприпасов – вокруг штабелей из ящиков со снарядами расхаживал часовой. Хорошо, что луна, на миг выглянувшая из-за туч, отразилась на примкнутом к винтовке штыке. Именно с ее «помощью» я и увидел, в какую сторону направляется часовой.
Ползком я обогнул склад и дальше уже только полз.
Что такое километр? Ерунда, десять минут ходьбы. Но не ползком на пузе и в чужом тылу. Я этот проклятый километр два часа преодолевал.
Очередная взлетевшая ракета осветила линию траншей. До них совсем чуть-чуть, и ста метров не будет. Я застыл на месте. Теперь – только наблюдать: где часовые, где пулеметные гнезда, где ракетчики.
Так я провел не менее часа. За это время успели поменяться караульные, и теперь я точно знал места их расположения.
Времени – два часа ночи. Пора! Следующая смена – в четыре утра. Немцы – педанты, все делают по часам.
Я подполз к траншее и заглянул в нее. Пусто. Перемахнул через траншею и бруствер, пополз дальше. И уперся в колючку. Саперных ножниц нет, перерезать нечем, а проволока натянута густо. Я пополз вдоль нее. В одном месте заметил небольшую ложбинку. Нашел веточку. Медленно – по сантиметру, чтобы не звякнули консервные банки, – приподнял нижний ряд проволоки, подпер ее веткой и нырнул в ложбинку. Прополз! И – по-пластунски к своим позициям. Только руками впереди шарил, чтобы на мину не попасть. Обшарил руками полметра перед собой – передвинулся, дальше обшарил и – снова вперед. Медленно, долго, муторно, зато надежно.
Я преодолел таким образом уже большую часть нейтралки, как услышал впереди шорох. Залег в воронку – выждать. Медленно, чтобы было беззвучно, я потянул рукоять затвора на себя и вниз, сняв автомат с предохранителя. А шорохи все ближе и ближе, уже смутно были видны тени. Наши разведчики ползут или немецкая разведка возвращается? Ошибаться нельзя, на кону – жизнь.
Судя по времени, разведка немецкая. На часах уже четыре утра, для нашей разведки поздновато, иначе по свету возвращаться придется. Стрелять? А вдруг наши, и не разведка, а саперы? Те любят попозднее, чтобы немецкие часовые устать успели и по нейтралке почем зря не палили.
Я взял тени на мушку и уже готов был нажать на спусковой крючок, но все-таки решил перестраховаться:
– Эй, кто там?
Если немцы – стрелять начнут, если успеют. Только я не дам им шанса.
Теней всего трое.
Фигуры замерли, и послышался невнятный шепот:
– А ты кто?
– Разведка.
– У нас разведку не посылали.
– Так и будем торговаться, пока немцы из миномета не накроют?
Я пополз вперед. Наши, саперы, в руках – проволочные щупы для поиска мин.
– Ты от немецких позиций?
– Нет, с Луны упал.
– Пока полз, мин не обнаружил?
– Ни одной, по прямой проход чистый.
– Ты один, или за тобой еще группа?
– Один.
– Тогда двигай к нашим траншеям. Трофим, проводи человека.
Впереди меня пополз один из саперов. Я – за ним. Свалились в траншею. А тут немцы осветительную ракету – «люстру» – над нами на парашютике подвесили. Светила она ярко и долго – до полутора-двух минут. В ее свете увидел меня сапер и аж в сторону шарахнулся. Я-то в полной немецкой форме!
– Фу, черт, напугал! Чего вырядился?
– Ты говори да думай. Я что – в немецкий тыл в нашем обмундировании пойду?
– Прости, не подумал. Тебе к командиру роты?
– Нет, к особисту веди.
– Только автоматик свой мне отдай.
– Это можно.
Я передал саперу автомат, и мы пошли по узкой, извилистой траншее в тыл. Впрочем, она скоро кончилась, и мы, пригибаясь, перебежали до неглубокого оврага. А по нему – уже до леска.
Сапер подвел меня к землянке, постучал в дверь из горбыля. Несколько секунд спустя из-за двери донесся хрипловатый со сна и недовольный голос:
– Кого ночью несет, чего случилось?
– Вот, товарищ лейтенант, я человека с нейтралки привел, говорит – из разведки.
Через минуту дверь открылась. Натягивая гимнастерку, вышел взлохмаченный офицер.
– Этот, что ли?
– Так точно! Сам к вам напросился. Вот и автомат его.
– Свободен, боец.
Сапер козырнул и ушел. Лейтенант отступил назад, приглашая меня внутрь:
– Заходи, коли напросился.
В землянке было темно, и я остановился у входа. Офицер чиркнул зажигалкой, зажег светильник из снарядной гильзы.
– Форма на тебе немецкая. Откуда ты такой взялся?
– Зафронтовая контрразведка, четвертый отдел СМЕРШа, ведомство Утехина. Прошу доложить о моем прибытии по инстанции.
– Да ты, никак, сдурел! Четыре часа ночи! Мне начальство голову намылит!
– А если не доложишь – в штрафбат пойдешь.
Лейтенант с досадой оглядел меня. Можно было подумать,
что я специально фронт ночью перешел, чтобы выспаться ему не дать. Однако упоминание о штрафбате подействовало. Он начал звонить по телефону, а я присел на нары и закрыл глаза.
– Эй, в дивизии спрашивают, кому докладывать.
– В Москву, СМЕРШ, четвертый отдел, майору Бодрову. Я – майор Колесников. Больше ничего не скажу.
Лейтенант начал говорить в трубку:
– Да, говорит – Бодрову, а самого фамилия – Колесников. Да, жду.
Он положил трубку.
– Будем ждать.
Мы молча сидели в ожидании, когда минут через двадцать раздался звонок.
– Да, слушаю. Понял, товарищ капитан, да, конечно. Конец связи.
Лейтенант повернулся ко мне:
– Приказано вас накормить. Из дивизии машину за вами высылают. Чай будете?
– Спасибо, не хочу – поел незадолго до перехода.
– И как там, у немцев?
– Готовятся обороняться. Слышь, лейтенант, я в полосе своего фронта вышел?
