– Подумать можно?
– Можно – часа два. Вот пусть лейтенант тебя немного просветит о нашей службе.
Лейтенант кивнул, и мы зашли в здание.
Предполагая продолжение разговора, я и не знал, что снова увижу «товарища Сидорова» нескоро. Встретиться с ним мне доведется только через год.
Лейтенант завел меня в небольшую комнатенку, нечто вроде бытовки.
– Чаю хочешь?
– Да я и поел бы чего-нибудь. То взаперти держат, то – самолет, то – тыл немецкий… А по-человечески поесть нигде не дают.
– Сейчас.
Лейтенант ушел, а когда вернулся, поставил на стол тарелку с вареной картошкой, полбуханки белого хлеба и – диво дивное! – изрядный кусок полукопченой колбасы, источавшей восхитительнейший аромат. Я не выдержал – схватил ее и понюхал. Как же давно я не ел такую колбасу! От чесночно-мясного духа чуть слюной не поперхнулся.
– Да ты ешь, сержант, я сейчас чайку подогрею.
Лейтенант поставил на электроплитку большой эмалированный зеленый чайник.
Я жадно накинулся на еду, набил полный рот картошкой с колбасой. Вкуснятина! Съел все подчистую, до последней крошки.
Лейтенант удивился:
– Здоров же ты есть.
– Как ем, так и воюю. А если серьезно, так я не только поесть от души не прочь, но и голод стерплю, коль нужда такая приключится. За разведчиками полевая кухня не ездит! Ты о деле рассказывай!
И рассказал мне лейтенант, что еще в июле создана Особая группа НКВД под командованием Павла Судоплатова, а при ней – особая мотострелковая бригада, цель которой – разведывательно-диверсионная деятельность в глубоком немецком тылу.
Лейтенант был немногословен, но я сразу понял, о чем речь. Претило только, что это структура НКВД – к этой организации отношение у меня было свое, но ведь я собирался уничтожать врага, а не охранять заключенных. Какие задания мне придется выполнять и будут ли они связаны только с разведкой в тылу, как говорит лейтенант – кто знает? НКВД занимался и карательными акциями… Как говорится, и хочется, и колется…
Насколько я помню, после раздела НКВД в 1943 году на несколько структур из этой организации образуется СМЕРШ.
Выбор у меня оставался – я мог вернуться в свой взвод. Только одно останавливало – в училище я изучал военную историю и помнил о Спас-Деменском котле, в котором немцы убили или взяли в плен многосоттысячную часть нашей армии, по разным оценкам, от 300 до 500 тысяч. И угодить в плен мне совсем не хотелось.
– Хорошо, я согласен.
– Вот это правильно! Давай по пятьдесят капель.
– А начальство учует если?
– Нет у тебя пока начальства. Ты уже не в армии, но еще и не в ОМСБОНе.
Лейтенант достал из стола бутылку водки и разлил ее по стаканам.
– Ну, давай за твою новую службу!
Выпили, крякнули. А неплохая водка в НКВД – не то что на фронте.
Лейтенант ушел, а вернувшись, пригласил:
– Идем со мной.
В другом кабинете, больше похожем на канцелярию, я написал автобиографию и заполнил еще несколько бланков.
– Ну вот, теперь в казарму. Будем ждать, когда Судоплатов приказ на тебя подпишет. А пока документов на тебя нет, никуда не выходи. Пропуск и увольнительная, только когда в штат зачислен будешь, да и то – выход в город здесь не приветствуется. Держи продовольственные талоны – в столовой питаться, она на первом этаже второго корпуса. Пойдем, я тебе все покажу.
Лейтенант показал мне вход в столовую, завел в казарму. Зал большой, у входа – дневальный.
– Командир здесь?
– Так точно.
– Вызови командира, курсант.
Дневальный крикнул на всю казарму:
– Рота, смирно! Командира роты – на выход!
Одна из дверей сбоку помещения открылась, подошел ротный.
– Новый курсант, Петр Колесников, – представил меня лейтенант. – Пока документы оформляются, к занятиям не допускать.
Ротный кивнул.
– С прибытием, товарищ курсант! Дневальный, покажи свободную койку новичку.
– Слушаюсь.
Лейтенант ушел. Второй, свободный дневальный подвел меня к застеленной койке на втором ярусе. Не любил я спать на втором – в училище таким макаром четыре года провел, но выбора не было.
В казарме было пусто, и я откровенно скучал, слоняясь по казарме и бытовке, но к вечеру сразу ввалилась толпа курсан-
тов в военной форме, и все без знаков различия. И что у них тут за мода такая? Секретность секретностью, но ведь курсанты в город не выпускаются, так зачем огород городить?
– О, у меня сосед появился! Давай знакомиться, меня Виктором звать.
Парень стянул с себя гимнастерку, аккуратно сложил ее на табурете рядом с койкой и протянул мне руку.
– Петр, – представился я в ответ.
Рука у Виктора была сильной, рукопожатие крепкое.
– Давно у нас?
– Только прибыл.
– Откуда? Можешь не отвечать, если секрет.
– Не секрет – с передовой, командиром взвода разведки был.
– Ух ты, здорово! А мне повоевать еще не пришлось. Что, и живого немца видел?
Я улыбнулся такой непосредственности:
– Не только видел, сам «языка» брал и не раз.
– И как они?
– В каком смысле как? Люди как люди, только форма другая.
Виктор удивился:
– Они же фашисты!
– У них что, рога должны быть? Воюют умело, в технике и вооружении недостатка нет.
– Ничего, подтянутся наши войска из тыла – Сибири, Дальнего Востока, сразу отбросим их к границе, а там и дальше погоним. Еще надаем им по мордасам!
Спорить я не стал, зная, что надаем по мордасам и не только, но будет это через долгих четыре года. Чего с Виктора взять? Парень молодой, боевого опыта нет, пороху не нюхал, да и мозги, похоже, идеологией большевистской заморочены до предела.
Уверенность в победе – непременное условие для воина, но без фанатизма. Видел я уже на фронте таких. Я был уверен: мастерство бойца заключается не в том, чтобы с гранатами под танк вражеский броситься и самому погибнуть, а в том, чтобы к этому танку умело подобраться, уничтожить его, а самому остаться в живых и продолжить бой.
Поужинали мы в столовой. Меню хоть и не отличалось щедростью и разносолами, а все же было сытнее, чем на передовой. Таких бы харчей ребятам в траншеи, а то бывали дни, когда и ржаных сухарей вволю не видели. Интересно, поче-
му в школе НКВД питание лучше? Потому что здесь дыхание войны не так остро чувствуется или нормы питания в НКВД выше?
