– Вы помните, – сказал он, – прекрасные строки Скотта о море? О! Как тонко передает он оттенки переменчивой стихии! Я часто вспоминаю его стихи, когда гуляю здесь на побережье. Ах, человек, который может читать их без волнения, имеет нервы хладнокровного убийцы! Не дай Бог встретить такого, не имея оружия в руках.
– Позвольте, какие строки Вы имеете в виду? – переспросила удивленная Шарлотта. – Я не припоминаю ни одного стихотворения Скотта о море.
– Вы действительно не помните? Я, кстати, тоже не могу сейчас вспомнить начало. Однако вы уж точно не могли забыть его крылатую фразу, посвященную женщине-
О! Женщина в часы душевного покоя —
Изысканно! Метко! Скотт мог больше не писать ничего, одна эта строка обеспечила бы ему славу на века. Или вот еще, – ни с чем несравнимая, непревзойденная поэтическая характеристика отеческой любви:
Мы чувства свыше обрели
В них больше неба, чем земли – etceteras, как говорили древние, и так далее, и так далее…
Раз уж мы заговорили о поэзии, что Вы скажите, мисс Хейвуд, о строках Бёрнса, посвященных его Мэри? О! В них такая страсть, они способны свести с ума! Если и был на земле поэт, который умел по-настоящему чувствовать – это был Бёрнс. Монтгомери – это яркое пламя поэзии, Вордсворт – ее истинная душа, Кэмпел в его «Радостях надежды» – глубина чувств —
Как ангелы нечасто спускаются с небес.
Можете вы, представить себе более трогательное, прочувствованное и емкое выражение душевных переживаний, чем эта строка? Но Бёрнс – есть Бернс, он не имеет себе равных, верно, мисс Хейвуд? Скотту не хватает страсти, утонченный, изящный, лиричный, но – скучный. Поэт, не способный испытать и описать страстную любовь к женщине, вызывает у меня неприязнь и даже жалость. Нет, конечно, и у него бывали озарения, вроде:
О! Женщина в часы душевного покоя —
Мы уже говорили об этом ярком образе, а вот Бёрнс всегда пылает. Его душа была святилищем, в котором царила прекрасная женщина; и каждая его строка пронизана поклонением ей.
– Я прочитала только несколько произведений Бёрнса, но с большим удовольствием, – успела произнести Шарлотта, пока сэр Эдвард на минуту умолк. – По правде сказать, я – не настолько поэтическая натура, чтобы воспринимать творчество поэта отдельно от его биографии. Репутация Бёрнса порой мешает мне наслаждаться его стихами. Читая его строки о любви, мне часто хочется сказать: «Не верю». Мне не верится в его искренность. Как будто, он что-то случайно уловил, быстро записал и тут же позабыл.
– О! Нет, нет, что Вы! – воскликнул сэр Эдвард. – Он был чистым воплощением страсти и искренности! Конечно, ни что человеческое ему было не чуждо, но кто из нас без греха? Только псевдокритики и псевдофилософы могут пытаться найти в душе гения с возвышенными чувствами прозу жизни. Ни вы, прекрасная мисс Хейвуд, – произнес он с почтением и наигранной обреченностью, – и ни одна другая женщина никогда не сможет понять до конца чувства и страдания, которые переживает настоящий мужчина, сжигаемый страстью.
Шарлотта не знала, как реагировать на этот несколько двусмысленный комплимент для юной леди и решила, что лирики на сегодня достаточно.
– Я, откровенно говоря, далека от всего этого, – сказала она спокойно и серьезно. По-моему, сегодня такая хорошая погода. И ветер, кажется, дует южный.
– О, южный ветер, счастливый ветер перемен завладел мыслями очаровательной мисс Хейвуд! – прокомментировал сэр Эдвард.
Шарлотта с грустью посмотрела на своего собеседника. «Он безнадежен», – с грустью подумала она. Теперь ей стало совершенно очевидно, почему баронет так резво приударил за ней, он хотел насолить мисс Бриртон. Шарлотта замечала, как всё это время сэр Эдвард озабочено поглядывал в ее сторону. Однако зачем надо было нести всю эту чепуху, неужели нельзя было предпринять что-то более разумное, чтобы привлечь внимание мисс Бриртон? Для Шарлотты это осталось загадкой. Ей даже стало немного жаль этого сентиментального аристократа, его душа была переполнена чувствами, а разум забит всеми этими новомодными словами. Возможно, у него ясный ум, рассуждала Шарлотта, но речь похожа на плохо заученный урок. Интересно, что же он предпримет дальше?
Сэр Эдвард предложил ей продолжить общение в библиотеке, но Шарлотта почувствовала, что общения с ним ей уже вполне хватило в это утро, и она с радостью приняла приглашение леди Денхэм остаться с ней на Террасе. Сэр Эдвард покидал их с тоской во взгляде и показным отчаяньем. А когда разошлись все остальные, леди решили вдвоем пройтись по модному бульвару.
Леди Денхэм, как и подобает настоящей леди, говорила только о себе, а Шарлотта с удовольствием слушала ее и мысленно сравнивала простоватую тетю и ее утонченного племянника. На этот раз тетя показалась ей более приятной собеседницей, хотя и не такой утомительно красноречивой, как ее близкий родственник. Леди по-свойски ухватила Шарлотту за руку, уверенная, что даже такое проявление внимания с ее стороны для девушки из Веллингтона – великая честь. Она лукаво посмотрела на Шарлотту и сказала с видом хитрой прозорливости:
– Мисс Истер опять напрашивалась ко мне в Сэндитон-Хаузе, хочет чтобы я пригласила ее и брата погостить у меня недельку, как это было год назад. Но я не хочу. Она старалась перехитрить меня любым способом, льстила и угождала. Но я-то видела, что ей надо. Я вижу ее насквозь. Меня не так легко провести, милочка.
Шарлотта не нашла ничего более безобидного, чем задать простой вопрос:
– Сэр Эдвард и мисс Денхэм?
– Да, моя дорогая. Моя молодежь, как я иногда называю их, потому что воспитывала их с самого детства. Прошлым летом я взяла их к себе на неделю, примерно в это время, с понедельника до понедельника, и как они были восхищены и благодарны мне! Они славные ребята, милочка. Не подумайте, что я с ними вожусь из уважения к покойному сэру Гарри. Нет, нет. Они сами завоевали моё расположение, ведь я не такая женщина, чтобы помогать абы кому. Если я не пойму до конца, с кем имею дело и не просчитаю, во сколько мне это обойдется, я палец о палец не ударю. Думаю, что за всю жизнь меня не удалось обмануть никому, к тому же, я дважды удачно была замужем. Мой бедный, милый сэр Гарри, от нашего брака он рассчитывал получить немного больше, чем я, это, конечно, строго между нами, – сказала пожилая дама, глубоко вздохнув, – но теперь он в мире ином. А о покойниках, как говорится, либо ничего, либо хорошо. Так вот, никто не мог быть счастливее нас. Он был очень честный и благородный человек, настоящий джентльмен из древнего рода. Когда он умер, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.
Сказав это, пожилая леди выразительно посмотрела на Шарлотту, очевидно, рассчитывая произвести на нее сильное впечатление, но, не заметив на ее лице Шарлотты восхищения, тут же добавила:
– А ведь он не завещал эти часы своему племяннику, дорогуша. Их даже не было в завещании. Гарри как-то вскользь упомянул, что хотел бы подарить их племяннику, но вскоре об этом забыл. Так что этот был мой подарок от всего сердца.
