Под командованием Иссики, Хёбу-но Тайсукэ Наоканэ и Сама-но Ками Садатоки эта армия окружила Хираидзё и осадила его. Чуть не доезжая Такасаки около Иваханы, поезд пересекает широкий поток Карасугавы неподалеку от его слияния с Кабурагавой, текущей с южного направления. Это укрепление находилось на третьей реке поменьше и под названием Аюгава, или Форельная река, впадающая в Кабурагаву. Осадная армия насчитывала огромное количество воинов. «Ночами костры возносили вверх многие тысячи дымов. Звездное поле небес светило на землю, и нельзя было сосчитать галактику (балюстраду)». Что было предпринять? На одном пункте Норизанэ настаивал бесповоротно. Ни одной стрелы нельзя было выпустить в противников. При штурме стен противником его можно было встречать и отражать, проявлять инициативу запрещалось. Этому преданному солдату даже тень вооруженного мятежа казалась отталкивающей. Сейчас и в последующем его поведение вдохновлялось сначала и до конца единственным критерием того, что было наилучшим для дома Асикага. В этом деле важной особенностью служила отповедь этому лояльному вассалу. «Даже если потеряешь жизнь и тебя назовут преступником, имя продолжит безгрешное существование в умах людей. Инукакэ Нюдо выступил мятежником с оружием против своего господина. Норизанэ позволяет себе не более того. Разве в этот момент не правильно было бы вспороть живот?» Крик несогласия вырвался у собравшихся родственников и рото. Они ввязались в это дело, чтобы разделить страдания со своим господином. Они хотели по меньшей мере попробовать себя в бою и уже потом поразмышлять о предложенном причинении себе боли через живот. За всех выступил Нагао Инаба-но Ками: «Момент выбран совсем неподходящий. Тут все дело в том, заслуживает ли сюзерен в Киото того, чтобы к нему прислушаться. Его указанию следует подчиниться. Если он осудит нынешнее выступление Сицудзи, тогда всем предстоит обряд харакири. Надо бы послать соответствующий доклад, иначе нас подвергнут порицанию». Норизанэ проникся правильностью его замечания. Посланником следовало бы назначить самого Нагао Ходэна.
Родственники и рото вздохнули с облегчением. На действия Киото они рассчитывали больше, чем на Норизанэ. Все похлопывали себя по животу с возродившейся уверенностью в их основном предназначении, то есть в переваривании еды. Они уселись за добротную трапезу, которой в замке запасли предостаточно. Тем временем Нагао-доно пришпоривал своего коня, спешно несшего своего наездника через Каи и Синано в сторону Киото. Если бы когда-то миссия настолько зависела от посланника, ничто бы так не оправдывало спешку, как в этот раз. По пути следовало отдать должное Дайдзю (Великому дереву). Этот малый Мотиудзи не отличался ни добродетелями, ни искусными манерами. Зато ему хватало неосмотрительности. Разве не было на заседании совета сына безвременно почившего Удзинори по имени Уэсуги Тюму-но Тайсукэ Мотифуса? Разве младший его сын Норитомо все эти долгие годы не чувствовал себя как на иголках? Разве они все это время не пытались заполучить голову Мотиудзи? Это должны были выполнить тайсё (командиры) карательной армии. Все люди западнее Канто должны были проявить гостеприимство. В Канто могли сделать свой выбор, но во исполнение императорского рескрипта поступило письменное указание сёгуна Муромати о вступлении в армию под угрозой объявления мятежниками дамастового знамени (Нисики Хата). В письмах в адрес Норизанэ от Тэнно и сёгуна содержался приказ привести смертный приговор Мотиудзи K° в исполнение.
Глава 23
Смирение духа О-доно
Мало кто смог бы обогнать Нагао Ходэна, когда он мчался галопом по Накасэндо в столицу, где ему предстояло искать помощи и поддержки со стороны сёгуна и его советников. На кону-то стояла его голова, хотя скорее живот. Вся его свита, и высшая и низшая знать, отстала от него и пребывала в большом волнении. Ближе всего за ним скакал представитель рода Огури со слугами числом тринадцать душ. По распоряжению Такэды Сигэнобу в провинции Каи уже шла мобилизация на войну. В провинции Синано, где распоряжался вельможа Огасавара Масаясу, от них не отставали и во всем следовали их примеру. Никто не сомневался в том, что власти Киото примут необходимые меры. У владыки Огури теперь существовало несколько причин отказаться от скачки в обоих составах. Главный из них заключался в том, что он числился вассалом принца Мотиудзи и поэтому не мог не нести печати участника мятежа. К такой роли Сукэсигэ относился с большим предубеждением. Получив известие о послании Ходэна, он сразу же объявил о своем намерении обратиться с петицией к тайсё армии Киото; скакать в Канто под непосредственным командованием своего сюзерена. Наконец-то наступил момент свершения мести. Мятущуюся душу О-доно можно было успокоить, принеся в жертву голову Иссики Акихидэ, который его оклеветал и стал фактически убийцей. Момент воздания за подлость приближался.
Тут вперед вышла Тэрутэ-химэ и встала перед своим господином на колени, чтобы выступить с заявлением. «Любые предложения, – сказал Сукэсигэ, – безусловно заслуживают внимания. Извольте прилюдно объявить вашу просьбу». – «Наступил момент отмщения, – ответила Тэрутэ. – Честь рода Огури требуется восстановить в полной мере с предъявлением головы Акихидэ. А долг вашей Тэрутэ состоит в успокоении души ее отца Сатакэ Ацумицу. Прошу разрешить мне присутствовать на казни, предоставить мне право нанесения смертельного удара в основание Ёкоямы Ясухидэ и тем самым отомстить за Ацумицу. Велико мое сожаление и стыд, но все равно выслушайте мое заявление, каким бы грубым нарушением этой священной задачи, выполнение которой женщине не поручается, оно ни выглядело. С трепетом и почтением прошу моего господина принять мольбу вашей Тэрутэ». Рото в знак одобрения ее речи похлопали в ладоши. В едином порыве они обратились к своему господину с просьбой о том, чтобы госпоже Тэрутэ разрешили составить им компанию. Сукэсигэ улыбнулся, но потом глубоко задумался. «Тэрутэ требует, – наконец-то произнес он, – всего лишь права на нанесение смертельного удара убийце Ацумицу-доно. Но тут возникают непреодолимые трудности. Со времен Хэйкэ в Японии женщин никогда не брали на войну сражаться с врагом. Эти заполонили свой лагерь при Фудзикаве проститутками и проводили время в попойках, зато побежали при виде стаи гусей. Опять же при Данноуре они проводили время в безделье под звуки флейты и кото. С женщинами, висящими на их шее, они нашли свою могилу на дне моря. Я опасаюсь того, что тайсё при Киото, кого бы на этот пост ни назначили, будет возражать по поводу присутствия в его рядах женщины. Тем не менее позволю себе отложить окончательное решение до тех пор, пока не узнаем, кто у нас тайсё. Ваш Сукэсигэ честно его обо всем попросит. Мы имеем дело с исключительным случаем». После этих слов он взглянул на серьезные лица своих рото. Этим храбрым мужчинам предстоял сложный и недобрый выбор. В конце концов он заявил: «Отомстить за страдания Тэрутэхимэ поручается Онти-доно. Соизвольте, милостивый государь, взять на себя предназначенную для вас миссию». Онти Таро Нагатару низко поклонился ее светлости.
В этот девятый месяц 10 года Эйкё (20 сентября – 19 октября 1438 года) принц Мотифуса занимался делами. Армия Киото практически была готова к выступлению в путь. Его брата Уэсуги Харубэ-но Тайсукэ Норитомо уже отправили распоряжением Хокурикудо из Этиго с армией в 7 тысяч человек, и численность этой армии по мере продвижения стремительно увеличивалась. Все эти прошедшие летние и осенние месяцы осада Хираи велась как-то ни шатко ни валко. В армии Иссики царили великие разногласия. Обороняющиеся на вылазки не ходили; осаждающие готовы были сцепиться друг с другом с такой же охотой, как и штурмовать замок. Все это радовало. Мотифуса потирал руки и в мыслях уносился к современнейшим типам шкатулок для голов. Тем временем со стороны ворот ясики поднялся большой шум. Двое мужчин в глубоких соломенных шляпах требовали, чтобы стражники их пропустили. «Сударь, здесь проход запрещается, – стояла у них на пути стража. – Извольте снять свои шляпы. Мы пропускаем к принцу только тех людей, кто называет свое имя или приносит петицию. Стой! Стой!» Пришедших самураев явно злило такое вмешательство в их дела. Тот из двух здоровяков, что покрупнее, терял терпение. «Такое неучтивое отношение к себе терпеть нельзя. Тон, каким эти мужланы требуют у нас снять шляпы, заставляет меня ее оставить на месте. Я требую предоставить мне возможность говорить с Мотифусой Ко. Порученную мне миссию я должен держать в тайне. Хватит вам и такого объяснения! Доложите о нашем визите». – «И чей же это визит? Ревущего от ярости монбана? Разве можно позволить этим двум паршивым молодчикам (яцу) прорваться в покои его высочества без предварительного назначения времени и исполнения должного ритуала?! Убейте их! И сбросьте их тела в ров! Прошу вас уйти от греха подальше!» Так с беспорядочными криками и советами вооруженная своими дубинами стража стала выпроваживать возбудителей спокойствия. Главный из этой парочки вроде бы проявлял намерение договориться со стражей. «Вы что, своей неуступчивостью стремитесь помериться силой, наглядно продемонстрировать его светлости свои мускулы и уверенность в себе? Ладно! Теперь поберегитесь. Найдите третейского судью. Посмотрите, кого можно пригласить». – «Да соизволит оценить это дело мой господин. Времени и сил для борьбы нам хватит». Путник покрупнее вышел вперед. Совсем скоро по воздуху полетели чьи-то служащие и якунины. Он играл ими, как жонглер со своими мячами. Увидев такое беспардонное обращение со стражниками, три или четыре самурая решили прийти им на помощь. Определенно, этим смельчакам не нужны были зрители. Они подошли с обнаженными мечами. Здоровяк обошелся с ними ничуть не деликатнее. Судья по этому делу теперь присоединился к его попутчику. Якунинами пользовались, чтобы сбивать с ног самураев, тогда самураи повторяли воздушную траекторию якунинов. Как только принц Мотифуса подошел к входу, чтобы выяснить причину шума, один из самураев приземлился на все четыре свои вельможные конечности в соответствующем виде для приветствия сюзерена и доклада ему о происходящем.
