Она встречалась с Давидом три года, но почти ничего не знала о нем. Сам он о своих делах не распространялся, отделываясь намеками. В Интернете о нем имелись самые общие и скудные сведения – даже фотографию нельзя было найти. Похоже, он серьезно отслеживал любую личную информацию и пресекал ее распространение. Случай, когда в него стреляли на улице, был одним из немногих, просочившихся в прессу. Да и то шум стих довольно быстро – постарался кто-то из его специально обученных профи.
С чего она взяла, что он вот так спокойно ее отпустит?
На ее лице застыло столь красноречивое выражение испуга и замешательства, что Давид смягчился и улыбнулся почти по-доброму:
– В конце концов, я обязан тебе своей жизнью… И не имею права мешать твоей. Если тебе когда-то понадобится помощь или совет, смело обращайся, – он выдержал паузу. – Договорились?
Марина кивнула, твердо решив, что никогда не обратится к нему. Она недооценила силу его привязанности и не собиралась злоупотреблять его благородством.
Они не общались семь долгих лет. Изредка в сети мелькали короткие новости о столичном предпринимателе, и Марину охватывала неожиданная тоска по прошлому. По тому прошлому, где рядом был взрослый, твердо стоящий на ногах мужчина, способный решить и свои, и чужие проблемы. Впрочем, она ни секунды не жалела о своем выборе. Она любила Илью беззаветной, сводящей с ума любовью, и, даже не чувствуя равноценной отдачи, ни за что бы не отказалась от нее.
Марина вышла из машины и направилась к высокому офисному зданию. Стоял поздний вечер, и огромная парковка была пуста. У кромки тротуара она остановилась, уставившись на подмерзшую лужу. За минувшие сутки температура воздуха упала на восемнадцать градусов, как будто осень внезапно сообразила, что пора заявить о себе. Марина вспомнила, как в детстве с друзьями караулила, когда гладь мелкого пруда схватит тонкий ледок. Они осторожно наступали на него, проламывая с характерным треском, и, вереща, отскакивали назад. А потом нетерпеливо ждали, когда же лед станет достаточно прочным, чтобы кататься на коньках. В детстве быть счастливым так просто и естественно. Достаточно прозрачного льда, чтобы проникнуться искренней радостью. С годами требований к жизни становится все больше, а настоящего счастья – все меньше.
Марина обошла лужу и направилась к главному входу. Охранник пропустил ее и проводил до лифта. Она нажала на кнопку двадцатого этажа.
В приемной никого не было. Марина прошла мимо ресепшена, остановилась перед красивой деревянной дверью, а затем решительно потянула за ручку.
Она не первый раз видела этот кабинет, но каждый раз поражалась его изысканному убранству. Здесь не было вычурности и излишеств: строгая дорогая мебель, картины на стенах, палас на полу, кожаный диван… И все же каждая деталь интерьера дышала роскошью.
За столом темного дерева сидел немолодой статный мужчина и изучал бумаги, прижав к уху трубку телефона. Заметив посетителя, он оторвался от своего занятия и приветливо улыбнулся:
– Очень рад тебя видеть! Дай мне минуту, нужно закончить.
Марина кивнула и отошла к огромному, во всю стену, окну, откуда открывалась восхитительная панорама ночного города. Месяц назад Марина не выдержала. Ей нужно было выговориться. Поделиться с кем-то своими тревогами. Близкой подруги – той, кому без опаски открываешь сердце, – у нее не было. И она позвонила Давиду. Самое глупое решение за всю ее жизнь.
– Я дал вам карт-бланш, поэтому делайте все, что считаете нужным. Мне важен результат, – донеслось до ее слуха. Давид отшвырнул бумаги; несколько листов упали на пол. – Нет! Это исключено. Я сказал, какого итога жду!
Он резко положил трубку и пару секунд изучал пространство перед собой, о чем-то сосредоточенно размышляя. А затем вспомнил о гостье.
– Извини еще раз, – он поднялся из-за стола, привлек Марину к себе и поцеловал в щеку. – Перекусить хочешь? Можем съездить в ресторан или заказать еду сюда.
– Нет, спасибо. Я не голодна, – Марина села на диван и натянуто улыбнулась. Она понимала, что ее поведение может быть истолковано превратно, и фактически она дает человеку ложную надежду. Поэтому пыталась держаться максимально отстраненно, что тоже являлось несусветной глупостью, учитывая, сколько всего они обсудили за последний месяц.
Звоня ему после семилетнего молчания, Марина не рассчитывала на ответ. Во-первых, у Давида мог смениться номер телефона. Во-вторых, он вообще мог позабыть о ее существовании. Кем она себя возомнила, в самом-то деле? При расставании он ясно намекнул, что другом никогда не станет. Но что, как не дружеская поддержка требовалась ей сейчас?
Давид ответил на звонок и предложил встретиться.
Предел пошлости – рассказывать бывшему любовнику о проблемах с нынешним. Марина презирала себя за слабость, но ей действительно становилось легче после бесед с Давидом. В одиночку она бы не справилась. Илья думал, что у них все нормально. Но нет ничего нормального в том, что два любящих человека отдаляются, становятся чужими друг другу. Марина чувствовала, как просачивается сквозь пальцы та магия, которая однажды возникла между ней и Ильей. И это угнетало, постепенно сводило с ума.
Рядом с Давидом ей казалось, что не все еще потеряно…
Они проговорили около часа, и Марина засобиралась. Давид приобнял ее и проводил до двери. Она выпорхнула из кабинета, с облегчением избавившись от его руки на своем плече. Миновала просторный холл, свернула в коридор и едва не столкнулась с вышедшим из лифта молодым парнем.
– Ой, прошу прощения, – пролепетала она и улыбнулась.
Вместо ответа парень уставился на нее так, словно увидел привидение. От его тяжелого взгляда Марине стало не по себе. На уголовника незнакомец не походил, но весь его облик – коренастая фигура, темные глаза, напряженные руки – производил какое-то гнетущее, тревожное впечатление. Она поспешила нажать на вызов лифта и, едва двери открылись, нырнула внутрь.
Олег Громов, он же Гром, дождался, пока лифт уедет, и направился по коридору в тот самый кабинет, который пару минут назад покинула Марина.
Глава 17
Почему порой взгляд останавливается на каком-то человеке и неотступно следует за ним? Почему чье-то лицо вдруг вызывает неожиданный интерес, а чья-то история становится важнее собственной? Вика не могла объяснить, что побудило ее разоткровенничаться перед незнакомым человеком. Но какое счастье, что она не сдержалась! Иначе ее жизнь не изменилась бы, не повернула на сто восемьдесят градусов.
Сначала они болтали о незначительных мелочах, потягивая самое приличное вино, которое нашлось в придорожной забегаловке. Вика уже не плакала, с интересом всматриваясь в большие красивые глаза напротив. Этим глазам хотелось довериться, выплеснуть свою драму. После второго бокала Вику прорвало.
Она рассказала о том, как не получалось писать. Как возникло желание попасть на водопад. Как долго она шла к этой цели. И как ничего не почувствовала, достигнув ее. Земля не перевернулась, гром не грянул, океанские воды не расступились. Было больно и грустно. Жизнь, безусловно, не кончилась. Но двигаться было некуда, да и незачем.
