– Да-а, были врэмэна, – понимающе покачал головой Халид. – Но как гаварят у нас на родыне: «Аружие в руках – ещо толька палавына дэла». Эта к таму веду, что, туда-суда, вырвалса?
– Скорее, ноги унес, – усмехнулся Барон.
– Панятна.
Старый сапожник небрежно выбросил «шесть-шесть», подвигал камни и как бы между прочим поинтересовался:
– Какымы караваннымы тропамы тэбя нынчэ вэтэр прынес?
– Да так: Москву посмотреть, себя показать.
– Эта правыльно. Тэбе, Барон, в тваем нынэшнэм палажении абязательна сэбя паказывать нада. Луды пра тэбя с уважениэм гаварят, да. А уважениэ – мала заслужыть, его сахраныть нужна.
– А что за люди?
– Правыльные. Бэрла, Брыллиант. Тожэ и Варшава.
– Даже так? Хм… За Варшаву отдельное спасибо. Сильный человек.
– Харошый, да, – подтвердил Халид. – Можэт, чэм магу, туда-суда, памочь?
– Может, и можешь, – Барон выбросил «три-два», сделал ход, после чего поставил на колени чемоданчик и достал из него металлическую пластину с оттисками ключей Мадам. – Остались еще в столице умельцы? Или всех горных мастеров подрастеряли?
– Зачэм растэрялы? Харошые мастэра при любой власты бэз работы нэ останутся, да?
Халид всмотрелся в пластину:
– Размэр точный? Или нужна ещо? Плус-мынус, туда-суда?
– В принципе, запасной «плюс-минус» не помешает.
– А?..
– Верхний – влево и чуть назад, – считал вопрос Барон. – Нижний – два оборота направо.
– Панятна. Кагда нужна?
– Завтра к утру сможешь?
– Сделаем, дарагой. Прихады утром, будэт гатова, да.
– Премного. Ты не в курсе, Шаланда со своей кодлой по-прежнему в Сокольниках на якоре стоит?
– А куда он аттуда дэнется? Нэ тот Шаланда стал. Бэгут от него луды.
– Что так?
– Фарт где-та растэрял. Навэрная, сглазыл кто?
– Фарт – дело наживное. А в сглаз лично я никогда не верил, – возразил Барон, окидывая задумчивым взглядом положение на доске. – Однако, товарищ Ботвинник, по ходу того – партия.
Он вытащил бумажник и достал две синие пятирублевые бумажки.
– Атыгрыватьса будэшь? – предложил Халид, забирая выигрыш.
– Другим разом. А сейчас все, шабаш. Пора мне. Рад был сыскать тебя в добром здравии.
– Э-эээ! Пагады, дарагой! Так дэла нэ дэлаются. А пасидеть? Выпить-закусыть? Туда-суда?
– Извини, дорогой, но сегодня у меня еще дела. Вот завтра утром зайду, тогда и устроим «туда-сюда».
– Абыщаишь?
– Слово даю.
– Харашо. Тагда ступай, да завтра.
Попрощавшись, Барон ушел, а старик-сапожник тяжело поднялся с ящика, осмотрелся по сторонам и махнул рукой пареньку, что вертелся неподалеку, возле яблочных рядов:
– Санька! Хади суда!
– Чего, дядь Халид? – услужливо подскочил паренек.
Старик достал из будки старую газету и завернул в нее переданную Бароном пластину:
– Вазьмы эта и атнесы до Кастыля. Скажэшь, Халид прасыл сдэлать завтра к утру. С запасом.
– Хорошо, дядь Халид.
– Дэржи, – старик сунул пареньку одну из выигранных бумажек.
– Ух ты! Спасибо, дядь Халид.
– Узнаю, что апять на папыросы патратышь – сэрдытся буду. Понял, да?..
* * *
Выйдя через центральные ворота рынка на вечно гомонящий, людный Можайский Вал, Барон притормозил, размышляя о том, как ему убить оставшиеся два часа до начала читательской встречи с Гилем. Стараниями Мадам есть не хотелось, в одиночку выпивать вроде как тоже. А куды еще податься в Москве «бедному крестьянину»? Не в Третьяковку же идти? И не в Мавзолей?
– ВАСЬКА! – ухнуло где-то за спиной восторженное.
Барон вздрогнул. На долю секунды ему вдруг показалось, что…
Да нет, ерунда, не может быть.
– Язви меня в душу! Васька!
Ощущая смутное беспокойство, Барон обернулся и далеко не сразу вычислил адресованную персонально ему радостную улыбку, что принадлежала примостившемуся возле табачного киоска безногому калеке на тачке.
Минутою ранее в околорыночной сутолоке Барон его просто-напросто не заметил.
– Митяй?!
– Васька!
Барон бросился к инвалиду, равняясь с ним ростом, бухнулся на колени и сжал захлебывающегося от восторга Митяя в объятиях.
– Васька!.. Ешкин кот!.. Живой! – одновременно и смеясь, и плача причитал тот. – А форсу-то, форсу! Пр-аа-льна! Знай наших, сталинцев! Где ты? Что ты? Откуда?
– Я из Ленинграда. Сегодня первый день как в столице. В командировку.
– Надолго?
– Пару-тройку дней, думаю, побуду.
– Дело, голуба! А сюда, на Дорогомиловку-то, тебя как занесло?
– Да, почитай, просто мимо проходил.
– Просто! Ничего не просто!.. Стоп! – спохватился Митяй. – Надо же это дело как-то?.. – Он принялся суетливо шарить по карманам, выгребая горстки мелочи и несколько смятых рублей. – Короче, так: во-он, через дорогу, пивную видишь? Метнись туда, возьми по паре пива. Это нам для разгону будет. Скажешь, для Митяя, тогда на вынос дадут. Меня там шибко уважают, так что смело при в обход очереди.
– Так, может, сразу прямо туда и переместимся? – предложил слегка ошалевший от такого напора Барон.
– Не могу. Я туточки мегеру свою дожидаюсь. Оставлю пост, потом шуму не оберешься. Вот, держи деньги.
– Не нужно. Нынче моя очередь проставлять.
– Бери, я сказал! Ты ко мне приехал, значит, ты – гость. Боец Лощинин!
– Я!
– Выполняйте приказание старшего по должности.
– Есть!..
Минут через двадцать однополчане комфортно расположились там же, за табачным ларьком, так чтоб не шибко отсвечивать с пивом, но и чтоб не пропустить выхода с рынка помянутой Митяем «мегеры».
Сидя прямо на грязном асфальте и прислонившись для упора спинами к задней, нерабочей стенке киоска, они с наслаждением тянули «Мартовское» и взахлеб, перебивая друг друга, вспоминали. Со стороны парочка эта – безногий пожилой калека и цивильно одетый, достаточно молодой, кабы не ранняя седина, мужчина – смотрелась, мягко говоря, странно…
* * *
– …В итоге получилось: что в лоб, что по лбу, – продолжал рассказывать Митяй. – Потому как ноги мне отрезать вполне могли и в Тихвине. Стоило за-ради того самолет в столицу гонять?
– Прохоров надеялся, в Москве хирурги потолковее окажутся.