– Да что с тобой, Володька, такое творится-то, а? Такое ощущение, словно бы с прошлой недели не с той ноги жить начал? Или все Леночку свою забыть не можешь?
– Да пошел ты!
– Але! Товарищ Кудрявцев! За языком следи! А то ведь я тоже могу. На лубочную прозу перейти!
Глуша зарождающиеся страсти, с противным скрипом приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Иващенко:
– Кудрявцев! Выйди, потолковать нужно. Хромов!
– Я!
– Когда дверные петли смажете? Если самим лень жопу оторвать, напишите заявку коменданту!
– Уже.
– Что?
– Вот, видите, Валентин Сергеевич: сижу – печатаю. Заявку.
– Тьфу! Трепач!..
* * *
Длиннющий и безликий ведомственный коридор в эти дневные часы был традиционно пустынен – основная движуха, как правило, начиналась здесь ближе к ночи. Какое-то время старый да малый молча стояли в коридоре друг против друга: Кудрявцев вопросительно смотрел на Иващенко, а тот продолжал держать паузу, не зная с чего начать.
Наконец решился:
– Долго и обстоятельно я с тобой, Володя, потом говорить стану. А пока ответь мне только на один вопрос: ты что, в самом деле изнасиловал жену инженера Алексеева?
– Я… я… я не насиловал… Елену…
В уголках глаз Валентина Сергеевича вспыхнули крохотные огоньки надежды. Впрочем, как вспыхнули, так и погасли.
Ибо далее последовало вымученное кудрявцевское:
– Я… я люблю ее.
– Что?! Что ты сейчас сказал?
– Я люблю ее.
Иващенко среагировал на подобное заявление мгновенно и сверхэмоционально: сперва побагровел, блеснул исподлобья глазами, а затем с силой, которой от него никак нельзя было ожидать, мощно заслал Володе в челюсть.
Не готовый к такому повороту, Кудрявцев взмахнул руками и без крика, но с грохотом свалился на пол.
– Оппаньки! – обалдело выкатился из кабинета среагировавший на шум Хромов. – А чего это вы тут… э-эээ?..
– Дверь закрой! – рявкнул Иващенко. – С той стороны!
Михалыч счел за благо и в самом деле ретироваться.
Тем временем Володя, приходя в себя, начал бессознательно мотать головой, от чего во все стороны стали разлетаться капельки засочившейся из носа кровавой юшки.
Иващенко присел на корточки и отчаянно, с болью зашептал:
– Что ж ты наворотил-то, Володя?! От кого-кого, но от тебя никак не ожидал. Такой вот подлянки. Ладно бы сам себе, ладно мне, но ты же всем парням нашим в тапки нагадил. Они-то почему должны страдать за дурь твою несусветную? За твое в паху шелудение?
– Валентин Сергеевич… дядь Валя… я…
– Головка от буя! Сегодня же, по возвращении Ярового, сдашь ему дела. А пока его нет – сядешь и напишешь подробнейший доклад о своих амурных похождениях. Разрешаю в вольной форме и без физиологических подробностей. А завтра, в 15:00, с докладом и с вещами явишься ко мне в кабинет. Ты все понял?
– Да-да, я понимаю. Я готов уже сегодня.
– К чему ты готов?
– Можете арестовать меня прямо сейчас.
– Тьфу, идиот! – распрямляясь, досадливо сплюнул Иващенко. – Явишься ко мне за командировочным предписанием. И тем же вечером – с глаз моих долой. Ясно?
– Так точно, – Володя с усилием поднялся на ноги.
– И еще. Памятью твоего покойного отца, а моего лепшего кореша заклинаю: не вздумай застрелиться! Потому как подобная ложка меда в ту бочку дерьма, которую ты нам подогнал, если погоду и сделает, то – штормовую. А у нас сейчас и без того – хренова туча баллов по шкале какого-то… блин, запамятовал… в общем, некоего еврея. Осознал ситуевину?
– Осознал.
– Тогда иди умойся, чтоб народ лишний раз не нервировать. Своим внешним видом.
Кудрявцев послушно поплелся по коридору в направлении уборной, а Иващенко сунул голову в кабинет и скомандовал:
– Хромов!
– Да пишу я коменданту, пишу! – включил дурака Михалыч. – Вот дались вам эти, прости господи, петли!
– Вот-вот, очень верное определение. Петля и есть… Бросай свою писанину и пошли со мной.
– Куда?
– Михалыч! Не доводи до греха!
– Есть не доводить. В смысле – уже бегу…
* * *
Состоявшаяся на следующий день приватная беседа Валентина Сергеевича Иващенко с Володей Кудрявцевым продолжалась в общей сложности около двух часов. Скрытая аудио– и открытая стенографическая записи данного, как нетрудно догадаться, весьма непростого разговора не велись, так что тезисы оного для истории не сохранились. Ну да, возможно, что и к лучшему…
В пять минут шестого полностью деморализованный и по всем фронтам разбитый Кудрявцев спустился в свой кабинет – за вещами и за «присесть на дорожку» с теперь уже официально бывшими сослуживцами. Однако в опять-таки бывшем своем кабинете застал одного лишь Пашку, который приветствовал его тревожным:
– Вовка! Ну?! Что?! Куда тебя?
– В Боровичи. Поезд в 18:40. Вот зашел за вещами и попрощаться.
– Боровичи – еще не самый паршивый вариант
[41]
, – поспешил успокоить Яровой. – Хотя… бывал я там единожды. Дыра дырой.
– Если честно, мне уже все равно. Хоть обратно в Мурман, – устало признался Володя. – А Михалыч где? Я думал, мы сейчас на ход ноги раскатаем на троих? – С этими словами он достал из портфеля бутылку коньяка и палку колбасы.
– Ого! КаВэ? Сырокопченость? Уважаю! – восхитился Пашка, но тут же, спохватившись, потускнел: – А Хромов, он того…
– Чего того?
– На задание поехал. Да и не стал бы он сегодня распивать с тобой. Уж больно зол на тебя.
– С каких, извиняюсь, щей?
Яровой ответил не сразу, нехотя:
– Так ведь это ему поручили бабу… «За амбар по росе».
– Какую бабу? По какой росе? Чего ты мелешь?
– Ту самую. Из-за которой тебя в Боровичи, а Михалыча с выкидухой… хм… в парадное на Рубинштейна.
– ЧТО-О?!
– Что слышал. Хорошо, вчера днем меня не было, и у Иващенки иной альтернативы не оставалось, кроме как Хромову поручать. А то пришлось бы на пару спички тянуть. А шансы, сам понимаешь, 50 на 50. Хромов-то ладно, ему уже доводилось. И не раз. А вот на моем персональном счету покамест… тьфу-тьфу… собственноручно заделанных жмуров не значится.
– КОГДА ХРОМОВ ПОЕХАЛ НА ЗАДАНИЕ?
