– Ваши веки тяжелеют. Они закрылись. Вы расслаблены. Вам хорошо. Через мгновение вы заснете, Лили. Но вы будете слышать меня и сможете отвечать.
Гримстер замолчал, глядя на Лили. Ее тело обмякло в кресле, ладони обхватили подлокотники, голова чуть наклонилась вперед. Гримстер протянул руку и мягко коснулся ее опущенных век; их легкое дрожание прекратилось. Убрав руку, он сказал:
– Спите, Лили. Спите.
Она чуть слышно вздохнула, и ее голова еще чуть наклонилась вперед, в неудобное положение. Гримстер обхватил ее голову пальцами и устроил на подголовнике кресла. Лили осталась в таком положении. И тут Гримстер на мгновение растерялся. Лили находилась целиком в его власти, готовая слушать и говорить, подчиняться ему, как раньше подчинялась Диллингу. Гримстер ощутил беспокойство. Он владел неизведанной силой, которую так не любила Лили… где-то глубоко внутри Гримстер тоже испытывал неприязнь к «копанию в человеческих мозгах», он чувствовал, что вступает туда, куда не собирался. Но это ощущение быстро прошло. В памяти Лили, там, куда даже она сама не могла проникнуть без гипноза, лежало то, что он должен знать, но сейчас – уверенный, что сможет повторить это состояние, если захочет, – он счел разумным не торопить Лили. Сам процесс должен стать для него столь же привычным, как для Диллинга, прежде чем можно будет подойти к дальним пределам ее скрытой памяти. Торопливость может разрушить новую связь. Нужно осваивать мастерство постепенно.
Гримстер мягко произнес:
– Лили, вы слышите меня?
Лили тут же отозвалась – голосом более низким и тихим, чем обычно:
– Да, я слышу вас.
Вспомнив, что Вольгеши советовал во время гипноза не прерывать поток слов и внушения, следить, чтобы предложения или вопросы лились непрерывно, Гримстер начал говорить с Лили, словно они вели обычную беседу.
– Лили, кто я? – спросил он.
– Вы Джонни. – В ее голосе не возникло никаких интонаций, которые позволили бы предположить, что это очевидный и ненужный вопрос.
– И вы знаете, что я не буду вам вредить или угрожать, да?
– Да, Джонни.
– И не буду просить делать или говорить то, что вам не понравится?
– Да, Джонни.
– Вы не против того, что, когда проснетесь, забудете все, о чем мы будем говорить?
– Нет, Джонни.
– Вы помните кольцо Гарри, – спросил Гримстер, – с эмалевым рисунком птицы?
– Да, Джонни.
– Вы помните, вчера я показал вам птицу и сказал, что это королек?
– Да, Джонни.
– Вы помните, что вам на секунду показалось, что слово «королек» что-то вам напомнило?
– Да, помню.
– Вы можете сказать сейчас, что именно? Что-то связанное с Гарри?
Неподвижная, запертая в гипнотическом сне, Лили произнесла ровным голосом:
– Это было связано с Гарри. В коттедже.
– Он говорил «королек» вам?
– Нет. Я спускалась по лестнице из спальни, а он говорил по телефону. Я не вслушивалась, но он сказал кому-то про «королька».
– Почему вы запомнили?
– Не знаю. Наверное, потому что это необычное слово.
– Вы спросили у Гарри, что оно значит?
– Нет. Он увидел меня на лестнице и махнул рукой, чтобы я ушла. Я поднялась наверх.
– И вы забыли об этом до сегодняшнего дня?
– Да, Джонни.
– Но вчера вы почти вспомнили, да?
– Наверное, да, Джонни.
Не зная пределов своих новых сил и не представляя, сколько Лили будет подчиняться, Гримстер не желал подвергать ее долгому стрессу и только спросил:
– Вы не знаете, с кем он тогда говорил по телефону?
– Нет, не знаю.
– Хорошо, Лили. Сейчас я прикажу вам проснуться, вы проснетесь и забудете все, о чем мы говорили. Понятно?
– Да, Джонни.
– Когда вы проснетесь, я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня, и это первое, что вы сделаете. Понимаете?
– Да, Джонни.
Гримстер не знал, правильно ли он поступает, но чувствовал, что это важно, чтобы оценить, насколько она управляема в таком состоянии. Кроме того, признался он себе, его немного согревала гордость и тихая радость от успеха. На мгновение вспомнилось, как они с Гаррисоном хохотали, словно безумные, над заколдованными курами в фермерском сарае…
Он сказал:
– Когда вы проснетесь, вы пойдете прямо к окну, выходящему в сад, и отдернете шторы. И все. Вам понятно, Лили?
– Да, Джонни.
– Хорошо. Итак. – Гримстер взял в руку ее вялые пальцы и продолжил: – Лили, просыпайтесь. Можете открыть глаза.
Он откинулся в кресле, выпустив ее пальцы, и тут же Лили открыла глаза, и ее голова чуть двинулась вперед. Она поморгала, глядя на Гримстера, потом, не говоря ни слова, поднялась, подошла к окну и отдернула шторы. Потом вернулась к Гримстеру и остановилась, несколько озадаченная.
– Лили, зачем вы это сделали? – спросил Гримстер.
Она нахмурилась, покачала головой и тихо рассмеялась:
– Хоть убейте, не знаю.
– А хотите узнать?
Лили села и вдруг резко спросила:
– Джонни, что произошло?
Он поднялся.
– То, чего мы хотели. Нет-нет – сядьте и послушайте кое-что, а я пока принесу выпить.
Он нагнулся над столиком, перемотал запись и включил воспроизведение. Раздался его голос – пронзительный, с легким акцентом, которому Гримстер и сам удивлялся:
– «Ваши веки тяжелеют. Они закрылись. Вы расслаблены. Вам хорошо. Через мгновение вы заснете, Лили. Но вы будете слышать меня…»
Лили несколько мгновений слушала, потом распахнула глаза, вскочила и побежала к Гримстеру, схватила его за плечи и, перекрывая запись, закричала:
– Джонни! О, Джонни, вы сумели! Вы сделали то же, что Гарри!
Гримстер, не думая, нагнулся и легко поцеловал Лили в лоб.
Глава 8
Гримстер был в восторге – и не столько от профессионального удовлетворения, что нашел ключ к тому, что случилось в пропавшую пятницу, а от личного торжества – от той странной силы, которой он овладел. Теперь стало понятно, как эта сила действовала на Диллинга, почему у него возникло желание похвалиться этой силой – и он хвалился перед Билли Э – и даже садистский импульс этой силой злоупотребить. Наверняка Диллинг порой устраивал комические представления с Лили, а раз при всех формах садизма в основе лежит сексуальный подтекст, Гримстер не удивился бы, узнав, что такие представления могли быть хотя бы мягко порнографическими. Имея в своих руках настолько подверженную гипнозу Лили, Диллинг управлял ею и манипулировал, как настоящей куклой, спокойно удовлетворял свои прихоти, зная, что может приказать ей забыть все, что она делала и говорила. Хотя понятно, что этой силой нельзя злоупотреблять, у гипнотизера-любителя неизбежно возникает искушение – власть предъявляет свои требования. Можно зайти слишком далеко, и процесс выйдет из-под контроля.
